— «Дорогие мои Оля и Саша! — писал папа. — У нас уже выпал снег, и работа моя теперь идет медленнее. Только вчера вернулся из небольшого похода: ходили в район гейзеров. Мороз был десять градусов, а температура воды в озерках от гейзеров тридцать шесть градусов тепла. Мы все отлично выкупались. А теперь о самом главном: я здесь должен прожить до следующей осени. Может быть, вы ко мне приедете? А то я совсем одичал и сильно скучаю о вас. А здесь для вас дивное диво. Будете купаться в озерах зимой, ходить на лыжах, ездить на собаках. А кроме всего прочего, здесь снег соленый, потому что морские штормы и ветры поднимают большое количество морских капель в воздух, эти капли замерзают и вместе со снегом падают на землю. Разве это не сказка: соленый снег? Приезжайте, не пожалеете.
Сашка, ты будешь ездить в школу на собаках. Их у меня девять: Троп, Ветка, Игла, Леди, Музыкант, Тяпа, Сокол и Бутон. А самый главный пес Алерт — это вожак, он бежит впереди, ведет упряжку. Он рыжий, очень сильный и умный. Приезжайте. Я вас подыму к кратеру вулкана, и вы почувствуете, как дрожит под ногами земля и кто-то сопит в кратере, точно дышит через большой-большой нос. И вы сможете просто, например, плюнуть в кратер. Это ведь замечательно!
Ваш бородатый „очкарик“. Самый низкий поклон Евдокии Фроловне.
Сергей».
— Не надо мне его поклонов! — возмутилась бабушка. — Чего придумал! Больного, слабого ребенка тащить на Камчатку. Виданное ли дело: соленый снег, купание в озерах, в школу на собаках ездить. Сказочник. Вот я ему сама отпишу.
— А я поеду на Камчатку, — сказал Саша. — Я поеду.
— Прежде всего, — сказала бабушка, — надо поправиться и посоветоваться с врачом. А может быть, тебе нельзя менять климат?
— А ты не пиши пока папе письмо, — попросил Саша. — Не будешь писать?
— Не буду, — сказала бабушка. — Только поправляйся поскорее.
А когда пришла мама, он сказал:
— Я скоро поправлюсь, и мы поедем к папе. Ладно? Я тебя очень прошу. Очень, очень, очень…
Вот хорошо бы уехать к папе на Камчатку, забыть про московские неприятности, не ходить в эту школу. А письмо Петра Петровича можно было оставить у бабушки, и она все бы сделала как надо. Тогда ему стало бы так легко и свободно и можно было жить в полное свое удовольствие.
Глава двенадцатая
Когда Саша первый раз вышел из дому, уже наступила поздняя осень. Во дворе были лужи, а в лужах плавали желтые листья.
Первым делом он отправился в гараж. Ничего не изменилось там за его отсутствие. В гараже по-прежнему пахло бензином и маслом, и даже его знакомый шофер, как прежде, возился со своей «Волгой».
— Здравствуйте, дядя! — сказал Саша.
— А, здравствуй, малый, — сказал шофер. — Как живешь?
— Я болел, — ответил Саша. — У меня была ангина.
— То-то, я смотрю, ты побледнел, и лицо у тебя как-то вытянулось. Небось ослабел?
— Ничего, — ответил Саша. — Я теперь буду есть каждый день геркулесовую кашу и поправлюсь.
Потом Саша увидел Маринку и побежал к ней.
— Какой ты худой, одна кожа и кости, — сказала Маринка.
— А мне делали уколы, — сказал Саша.
— Больно? — спросила Маринка.
— Нет, совсем не больно, — сказал Саша. — А потом, я терпеливый.
— А вот это тебе. — Маринка вытащила из кармана конверт и протянула Саше.
Саша взял конверт.
— А ты открой, открой, — сказала Маринка.
Саша открыл и увидел там несколько марок.
— Десять штук, — сказала Маринка. — Это тебе от моего папы, для начала коллекции.
— Спасибо, — сказал Саша.
Мимо них проехала машина из гаража, и Саша помахал рукой шоферу. Машина подъехала к воротам. А в воротах стояла Сашина бабушка, разговаривала с какой-то женщиной и не видела, что загородила дорогу машине.
— Эй, тетка! — грубо крикнул шофер. — Нашла где стоять, а то толкану машиной, костей не соберешь.
И Саша это все услышал. Это так кричали на его бабушку, на самого хорошего, доброго человека! И кричал не кто-нибудь, а его друг — шофер, дружбой с которым он так гордился!
Саша покраснел, потом побелел и вдруг бросился со всех ног за машиной. Он подскочил к шоферу и крикнул ему в лицо:
— Если вы еще раз когда-нибудь закричите на мою бабушку, я вас… я вас… я вас ударю! — Он кричал высоким тонким голоском.
Вот сейчас что-то должно было случиться. К нему подбежала Маринка и стала рядом.
— Ух ты, — сказал шофер, — какой рыцарь, прямо благородный рыцарь! — Он оглушительно рассмеялся.
Больше он ничего не мог сказать. Просто не знал, что ему говорить. Может быть, ему стало стыдно. До сих пор он часто так гремел басом на людей и никогда не задумывался, что обижает их. Он кричал на них и уезжал дальше своей дорогой. А тут впервые ему сказали такие слова. И кто сказал? Маленький мальчик, которого он мог одним щелчком опрокинуть на землю, о котором он даже не помнил, стоило ему уйти с работы. Он даже не знал его имени.
Саша стоял перед ним, как дикий зверек, решительный, отчаянный, готовый до конца отстоять свою бабушку. Он сейчас совсем не боялся и совсем не стеснялся, это было с ним впервые. Пусть все-все люди смотрят на него, а он ничего не боится. Пусть на него смотрят случайные прохожие. И только где-то в глубине его глаз шофер увидел и боль и обиду. Тогда он сказал:
— Ну, прости, малый, виноват, кругом сто раз виноват, и вы, бабушка, великодушно простите.
Он тронул машину и помахал Саше рукой.
— Ой, Саша, какой ты храбрый! — сказала Маринка. — Ты просто настоящий храбрец.
Смешная Маринка! Она клевала носом, совсем как ее отец.
А бабушка хотела сначала отругать Сашу за то, что он лезет не в свое дело, но потом передумала. Разве можно ругать человека за благородные поступки: нет, конечно! И бабушка это отлично знала. Тем более, что у нее в голове вдруг запела старая забытая песня. Ей захотелось запеть эту песню вслух, так у нее было радостно на сердце, но она сдержалась. Пели одни глаза, пели тысячи мелких морщинок около глаз, пели губы, они почему-то расползлись в улыбку. Никто бы даже не поверил, что бабушка умеет так весело и молодо улыбаться. Пели руки, когда они стали, непонятно зачем, поправлять шапку у Саши. Так у нее было хорошо на сердце, ведь до чего дожила: Саша заступился за нее! Значит, не зря она сидела около него ночами, когда он болел. Жив человечек.
Это все бабушка подумала про себя, а вслух сказала самые обыкновенные слова:
— Тебе пора домой. Для первого дня вполне достаточно. — Она взяла Сашу за руку и повела домой.
Глава тринадцатая
— Тебе надо немного отдохнуть, — сказала бабушка. — Ты еще не окреп после болезни. Ложись в постель.
— Лучше я посижу в кресле у Петра Петровича, — сказал Саша. — Можно?
— Можно, — ответила бабушка.
По дороге в комнату Петра Петровича Саша остановился у вешалки, вытащил письмо из кармана куртки и переложил в брюки. Он решил сегодня обязательно все рассказать Петру Петровичу. Пришел, сел в кресло и стал ждать.
Вот хорошо было бы, если бы с письмом тоже все кончилось, а потом они бы уехали к отцу на Камчатку. Неужели Петр Петрович не простит его?
Саша тяжело вздохнул: может быть, и не простит. Но все равно он ему все скажет. А то ведь что получается: Игорь там ждет это письмо и волнуется, что Петр Петрович молчит, а письмо лежит у него. Хорошенькое дело!..
«Ах, наконец ты появился, милый Геркулес. Я тебя ждал столько дней, ты мне был нужен, у меня были неприятности».
«Я все знаю», — ответил Геркулес.
«Ты знаешь все? — испугался Саша. — И про марки тоже?»
«И про марки», — сказал Геркулес.
«Ты меня очень презираешь?»
«Сначала я тебя очень презирал и решил навсегда тебя покинуть, а потом я понял, что ты это сделал случайно и что ты больше никогда не сделаешь ничего подобного. И потом, у тебя хватило мужества во всем сознаться. Ты пошел к хозяину марок, а это не каждый может…»