— Виноват… Это я виноват, что музыки нет.
— При чём тут ты? Ветер ноты унёс, а не ты.
— Нет, я.
Ребята так удивились, что даже никто ничего не сказал.
— Я на Ветер слова бросал, бросал, он и рассердился и ноты унёс.
Ребята всё ещё молчат.
— Он меня утром сам предупредил, а я всё равно ещё бросил на него. Вот сейчас. Ну вы же слышали? А слова вес имеют. С ними Ветру летать тяжело.
Ребята всё поняли. И не так это оказалось трудно — признаваться в своей вине, как думал Серёжка. Это только сначала трудно, а потом ничего, потом даже радостно как-то от того, что уже признался. Теперь все всё знают. А всем вместе легче придумать что-нибудь, как избавиться от беды. Но что тут придумаешь?
…Тихий и будто пришибленный весь отряд вышел из школы. Молча постояли, молча пошли по улице. Угрюмые, хмурые. С аккордеоном, положенным в футляр, догнал ребят Эдуард Егоров. Он раньше них вышел из класса. Когда ему теперь придётся раскрывать этот футляр?
А Ветер опять как с цепи сорвался. Он, наверно, отлежался где-нибудь за углом и заметался по улице, хватая всё в свои лапы и унося куда-то.
Мимо ребят пролетело что-то голубое и со всего размаху шмякнулось о ствол дерева. Оказалось, это рубашка. Сырая ребячья рубашка. Она грудью прилипла к дереву и смешно зашевелила рукавами. Вон в соседнем дворе бельё сушится.
Незнакомая женщина выбежала со двора, увидела рубашку, прилипшую к дереву, и заторопилась к ней. Вот она уже добежала, вот протянула руку схватить рубашку, и как раз в этот самый момент рубашка отлипла от дерева и, махнув женщине рукавом на прощанье, понеслась дальше по улице. Но женщина не хотела прощаться с рубашкой и побежала за ней, хотя бежать ей было очень тяжело, потому что на её плечах лежало много лет жизни.
А ребята шли по улице хмурые, угрюмые, тихие. Всем было до того тоскливо, до того тошно, что просто невозможно этого описать.
Какая-то махонькая девчушка в красных башмачках ревела на всю улицу тоненьким голоском. «И чего ревёт? — думают ребята. — И так тошно, а она ещё тоски подбавляет. Хоть бы перестала, что ли».
И котёнок пищит на дереве, вторит девчонке. Что, они сговорились пищать вместе? Мальчишка стоит под деревом и кидает в котёнка камешки. А тот жалкий, худой, противно смотреть. Но вдруг он зафффырчал, спина выгнулась дугой, а хвост, только что прилизанный, тоньше карандаша хвост, вдруг стал похож на ёршика, которыми мамы и бабушки моют кефирные бутылки. В чём дело? А это к дереву подбежал пёс и залаял, увидя страшный кефирный ёршик.
Ну теперь совсем пропал котёнок. Сразу два врага. Мальчишка и пёс.
А ребятам ску-у-учно. Муторно как-то. Идут по улице и вроде не идут. Стоят и вроде не стоят. Не знают, куда себя девать, что делать. Дошли до филармонии. Видят, сердитый дядька сдирает афишу, на которой написано: «Концерт из произведений Бетховена. Исполнитель — лауреат Всесоюзного конкурса пианистов…» Фамилии лауреата Всесоюзного конкурса ребята не успели разглядеть, потому что в это время сердитый дядька уже окончательно содрал афишу.
А где-то внутри здания гуляли растерянные звуки. Они то внезапно обрывались, то взлетали, то снова обрывались, то снова взлетали. Эдуард Егоров понял — это настройщик ударяет по клавишам. Конечно, он сейчас в полном отчаянье, этот человек. Видимо, его позвали выяснить, что случилось с концертным роялем. Наверно, лауреат Всесоюзного конкурса сел попробовать этот рояль и… ничего не мог сыграть. Концерт не состоится. Поэтому сердитый дядька и сдирал афишу. Сколько людей сегодня не услышат произведений Бетховена!
Нерешительный Эдуард Егоров вдруг решительно поставил аккордеон на землю.
— Нет! Так нельзя! Надо что-то делать! Почему мы все ничего не делаем? Почему просто идём по улице и всё? Какое мы имеем право просто идти?
— Никакого! — подхватил Миша Гришин и опять стал приглаживать свою уже гладкую-прегладкую макушку.
Но что делать? Что? Что?
— Надо отлупить Серёжку, это он виноват, — предложил докладчик.
— Отлупить ещё успеем, — предостерегающе сказал Миша Гришин, с силой запихивая руку в карман брюк, а то она сама так и размахивалась, направляясь к Серёжкиному затылку.
— А почему виноват Серёжка? — удивился Эдуард Егоров. Когда Серёжка признавался в своей вине, его в классе уже не было.
И как только Эдуард Егоров узнал в чём дело, то даже подпрыгнул от радости. И чему обрадовался — неизвестно. Но он знал, чему радовался. Он был старшеклассник и быстро что-то сообразил.
— Ребята-а! — заорал он чуть ли не на весь город, будто эти самые ребята были от него за десять километров. — Ребята! Кричите «ура»!
Все, конечно, прокричали ура и только потом стали спрашивать, зачем же они кричали.
— Как зачем? — продолжал радоваться Эдуард Егоров. — Послушайте, товарищ, — крикнул он сердитому дядьке, который уже принялся сдирать вторую афишу. — Не трогайте! Концерт состоится!
Но дядька так зло глянул в его сторону, что с ним просто страшно стало разговаривать. И Эдуард Егоров обратился опять к ребятам.
— Слушайте, всё зависит от нас. Мы спасём музыку. Надо сделать так, чтобы не было слов, брошенных на Ветер, тогда Ветер перестанет сердиться и вернёт ноты. Надо сделать сто полезных дел. И всё.
Ребята снова закричали «ура». Теперь они уже знали, зачем кричали.
— У-у-у, — завыло что-то высоко над домами.
Серёжка испуганно поднял голову. Лица Ветра не было видно нигде, но голос… голос был его. Оказывается, Ветер всё слышал, что ребята говорят, всё видел, что они делают, он только вида не подавал, что видит и слышит. Завыванье было не очень злым. Ветер, видимо, соглашался отпустить ноты, если ребята снимут брошенные на него слова.
Глава 4. Где взять столько бабушек и дедушек?
Сто полезных дел… Миша Гришин в нерешительности разводит руками. А пока он руками разводил, докладчик уже успел поделить в уме полезные дела на ребят и получить четыре и три десятых дела на каждого. Чепуха какая! Разве трудно сделать в день четыре и три десятых полезных дела?
Докладчик ужасно любил делить в уме. Делил всё на всё, что ни увидит, что ни услышит. Вот идёт по улице, видит в огромном доме в окне кот сидит, в другом окне — другой, в третьем — третий. А всего окон в доме (сосчитает) девяносто штук. Вот и начинает котов на окна делить. Получается, что на каждое окно ноль целых три сотых кота приходится. Идёт и думает: одному окну — ус, другому — четверть уха, третьему — ползуба. Смешно! А потом начинает окна на котов делить. Получается на одного кота тридцать окон. Ого! Простор какой! Прыгай, куда хочешь! Лазай себе на здоровье! Тридцать подоконников, тридцать форточек, что хочешь выбирай! Здорово! Миша Гришин гладит макушку:
— Тебе легко сказать четыре и три десятых полезных дела на каждого! Сделать, конечно, легко! А вот где их найти? Ведь полезные дела просто так под ногами не валяются! — и Миша Гришин вздохнул.
И все вздохнули и почему-то посмотрели под ноги. Действительно, полезных дел они там не увидели. Кирпичи вон валяются и больше ничего не валяется. Рядом дом строят, а кирпичи зачем-то на тротуар забрели. Непонятно, зачем. «Где же искать полезные дела? — думают ребята. — И какие они бывают, полезные дела? Конечно, все знают, что бабушек и дедушек через дорогу переводить — это полезные дела. Но где их найдёшь сразу сто бабушек и дедушек, которым надо переходить через дорогу?».
— Хорошо было прежним тимуровцам, которые у Гайдара, — говорит Миша Гришин, — тогда люди без удобств жили. Кому дров напилить-наколоть, кому воды наносить! Красота! Кругом полезные дела! А теперь! Дрова не нужны — газ! И воду не надо носить — водопровод. Безобразие! Никаких полезных дел не осталось.
Серёжка только хотел сказать, что не все ещё живут с удобствами, как увидел старичка, который быстро шёл но направлению к ним. И ребята его увидели. Девчонка с чернильным пятном на кармане вдруг сорвалась с места и побежала к старичку. Она то на одной, то на другой ножке перепрыгивала через кирпичи и вот наконец подбежала.
— Дедушка, вас не надо через дорогу перевести?
Дедушка удивлённо поглядел на девчонку, которая почему-то всё время держалась за свой карман, пожал плечами и отрицательно покачал головой, дескать, нет, не надо его через дорогу переводить. И чего она вздумала его через дорогу переводить? Во-первых, он сам кого хочешь через дорогу переведёт, а во-вторых, тут близко и перехода нет.