— Вот, вся изба вашей милости. Располагайтесь, как понравится.
Сумрачно, неуютно показалось в ее избе Валентину Михайловичу. И без того маленькие окна заставлены горшками с геранью. Щелястый темный потолок низок — до него рукой достанешь; грубые лавки вдоль стен, непривычно низкий стол в переднем углу, над ним божница, а на божнице иконы. Нет, это были не те иконы, которыми любуются в музеях, и даже не те, которые составляют истинное украшение церквей. Это были грубо намалеванные бесталанным ремесленником лики с вытаращенными глазами, не выражавшими ни сострадания, ни любви, ни божьего гнева. Пустые глаза!
— Иконы, я думаю, вам не помешают? — спросила хозяйка.
— Нет-нет, — поспешил успокоить ее Валентин Михайлович, а сам подумал о том, что хорошо бы поискать другую квартиру. Однако отступать было поздно.
Село ему тоже не понравилось. Серые, скучные домики, загаженные гусями лужайки, грязь на дорогах, и нет поблизости мало-мальски подходящей речки.
Одно утешало: на лето можно уезжать к бабушке на Волгу. Там в тихих заливах на закате всплескивают лещи величиной с чайный поднос; там в высокой траве под обрывом озерцо студеной воды, в его песчаном дне копошатся неустанно бурунчики — роднички; там на каждого купальщика приходится километр песчаного пляжа… Когда при распределении он заявил, что хочет поехать, на работу в деревню, он имел в виду именно такую, как бабушкина. Наивный и жалкий мечтатель!
С работой тоже не ахти. Школа в селе старая. Построил ее когда-то как дом себе местный богач, владелец валяльной фабрики. Окна в школе маленькие, классы тесные, сквознячки гуляют от окна к двери.
Деревенские мальчишки — озорники отчаянные. Рыжему и встрепанному семикласснику Сазонову ничего не стоит крикнуть за спиной Валентина Михайловича:
— Валька! Смотри у меня, поймаю — излуплю!
И не придерешься. Скажет:
— Что вы, Валентин Михайлович! Я не вам.
Сделаешь вид, что не слышал, а сзади хохот.
А тут еще завуч попросила вести и рисование…
Валентин Михайлович брел, вороша ногами мокрую листву. Клены и тополя отгородили церковь от мира живой стеной. Он собирал опавшие кленовые листья, золотистые и бурые, оранжевые и рыжие, розовые и еще зеленые…
Он вошел в маленькую учительскую с букетом кленовых листьев и, пока искал глазами, куда их, мокрые, девать, все чувствовал на себе улыбчивые взгляды.
— Что за прелесть! — заметила завуч. — Никогда не думала, что букет из кленовых листьев может быть так хорош.
Валентину Михайловичу вдруг стало неудобно из-за этих дурацких кленовых листьев, и, словно почувствовав это, молоденькая Лидия Петровна переменила разговор:
— У меня Вовочка Костромитин никак не запомнит мое имя и зовет меня так: «Учительница, у меня крючочки не получаются! Учительница, я поесть хочу!» Или подергает меня за рукав и спрашивает: «Я забыл, как тебя зовут?» Сегодня скажу, завтра опять забудет. Ну что мне с ним делать?
Прозвенел звонок. Валентин Михайлович поспешно взял журнал и вышел. Уходя, слышал, как завуч сказала что-то про «облагораживающее мужское влияние в нашей учительской», и все засмеялись. Он нахмурился, таким и вошел в класс.
В классе стало тихо. Тихо было даже тогда, когда он раздавал кленовые листья.
Сквозь тучи проглянуло солнце, и розоватые пятна с крестовинами окон легли на стену. У тихони девчушки осветило льняные, чуть вьющиеся волосы, белый нимб окружил ее голову, она прижмурилась, чему-то улыбаясь, водила карандашом.
На задней парте рослый мальчик рисовал, сидя в небрежной позе, изредка, прищурясь, поглядывал на лист. «Наверно, чертиков рисует, — подумал Валентин Михайлович. — Как его фамилия? Ну да, Костиков Иван. Отец у него бригадир в колхозной строительной бригаде. Часто о сыне спрашивает…»
Валентин Михайлович незаметно приблизился, глянул: на последней странице обычной тетради в клетку был изображен кленовый лист. Он лежал точно так же, как и тот, на парте. У обоих был одинаково сломан черенок и одинаково закручивался в трубку край…
Учитель осторожно присел рядом с парнишкой, взял в руки его тетрадь, полистал. На каждой странице были нарисованы кленовые листья — в одиночку, вроссыпь, на ветке, на воде…
— У тебя, Ваня, есть еще рисунки?
— А вот, — мальчик вытащил из парты большой альбом и покраснел. — Тут акварелью.
Серый дом с голубой крышей, дерево у пруда, стадо в полдень, старый колодец… Учитель пролистал весь альбом и начал рассматривать рисунки снова. Вот колодец, полуразвалившийся, заросший мхом зеленый сруб в заброшенном углу сада. Высокая трава на переднем плане, и в ней запутались красные кленовые листья. Трава уже поблекла и кое-где прибита дождями. Тишина. Ясное небо. Солнца хотя и не видно, однако чувствуется, что светит оно нежарко откуда-то сверху.