— Га-га-га! — дружно ржали в кузове.
Когда выехали на очередной взлобок, старичок все так же упорно шагал по дороге.
— Это он на богомолье отправился, — сострил Леха. — К святым угодникам замолить грехи.
Но Гоша и на этот раз перещеголял его.
— Что ты! — сказал он. — На кладбище своим ходом!
Проехали деревни три или четыре и свернули на проселок. Огромный желтоватый шлейф пыли потянулся за машиной, медленно оседая и растекаясь по земле. Пыль немного улеглась, когда они въехали в лес: теперь она поднималась не выше деревьев.
Дорога, стала узкой, по обоим бортам хлестали ветки. Деревья вверху почти смыкались, образуя зеленый туннель, то и дело приходилось нагибаться.
Машина выезжала на поляны, залитые солнцем, ныряла в прохладный сумрак, где чуточку пахло прелью, выбиралась на просторные вырубки с пестрыми поленницами березовых дров. Все эти пространства, открывавшиеся взгляду, от небольших — один туннель, в котором идет машина, до огромных — поляны и над ними небо, были наполнены всеми оттенками зеленого и голубого цвета.
— Сейчас будет сторожка! — прокричал сквозь моторный гул Толька.
Они действительно выехали на свободное от леса пространство, где посредине стоял низенький и старый домик и сарайчик сбоку от него. Буйно росла вокруг трава. Из огорода через частокол смотрели подсолнухи. На завалинке лежала, разнежась, кошка, а рядом мирно паслись три желтых пушистых гусенка.
Из окна выглядывала герань, сушилось на веревке белье. Все это было обычно и в то же время так неожиданно.
— Тут всегда грязь по самые… — показал Леха и захохотал, потом махнул безнадежно рукой: — Забытый богом край! Дыра! Машина здесь такое же диво, как слон!
Толька забарабанил кулаком по кабине:
— Папаня, гнетень! Гнетень забыли вырубить! Скоро край леса!
Машину остановили. Братья взяли топор и пошли в лес. Гоша стоял в кузове, потягиваясь:
— Хорошо бабам, у них сиденье мягкое. А тут костями-то погремишь.
— Сундук ты, — сказал Толька беззлобно.
— С клопами, — добавил Леха.
Сплошной березняк стоял ровно и прямо. Везде, насколько проникал взгляд, только белые, словно меловые, стволы. Многие можно было охватить пальцами, они стояли вровень со всеми, смыкаясь вершинами и поддерживая друг друга, и казались белыми, туго натянутыми между небом и землей струнами — до того тонки они были при своей высоте. Чудилось даже, что ровный и невнятный шум листвы — это голос струн, по которым мягко скользит смычок-ветер.
Впереди шел Толька, по-хозяйски оглаживая стволы ладонью, запрокидывая курносое в веснушках лицо, — выбирал.
— Вот это лес! — восхищенно говорил он брату. — Вот откуда дрова-то возить! Жаль, далеко. Ты посмотри, какие бревна были бы! Без сучочка! Такие распили на ровные чурбачки — коли себе сидя, одной рукой. — Он даже причмокнул от воображаемого удовольствия. — И поленничку накладешь ровненько, так что потом будешь ходить да радоваться.
Братья выбрали наконец березу, ровную, словно выточенную на станке. Ее так прочно держали соседи, что, даже подрубленная и сдвинутая с пенька, она все еще продолжала стоять прямо. Тогда они стали валить ее. Береза медленно и трудно кренилась, а потом вдруг разом рухнула, гибко, как плеть, изогнувшись, глухо упала на землю. По черной прошлогодней листве словно мелом провели по линейке — так бела и пряма была береза.
Минут через десять в кузов затолкали белый гнетень, расселись и поехали дальше.
Лес кончился. Дорога легла между полями, а на них реденькая низкорослая рожь. Поля были засеяны впервые после расчистки. Между их строгими прямоугольниками — валы кустарников, дерновины, камней.
— Урожай сам-друг, — определил Гоша, и в кузове вновь развеселились.
Вскоре въехали в деревню. Вдоль улицы была выкопана глубокая траншея, глина навалена по обеим ее сторонам. Грузовик пополз медленно, прижимаясь к палисадникам, то и дело проваливаясь в выбоины.
Гоша оглядел все это и безнадежно махнул рукой:
— Дыра! У них тут Советская власть только в прошлом году установилась.
— Смотри, смотри! — У Лехи даже глаза расширились от удивления. — Сберкасса! И вывесочка-то новенькая!
— А они туда трудодни кладут, — хладнокровно пояснил Гоша.
— Га-га-га… Ой, умру… и доктора… ха-ха…
Машина остановилась перед хилым домиком.
— Здесь вроде бы, — сказал Степан Васильич, вылезая из кабины.