— Ой, мать, я тут не провалюсь? — спрашивал Леха, опасливо ступая по чердаку. — А то так и просыплюсь до самого подпола. Что-то шевелится вроде бы у меня тут все под ногами, поскрипывает.
— Не бойсь, — подбодрила хозяйка.
Длинный Леха распрямился, и голова его ушла под самый князек. Он повел вилами, и огромные охапки мягко плюхнулись на покатый пол сеней.
Работа началась.
Толька подхватывал сено вилами и сбрасывал его с крыльца на улицу. Сверху на него дождем сыпалась сенная труха, застревала в волосах, попадала за воротник; сразу стало жарко. Гоша со Степаном Васильичем не поспевали за ним.
Хозяйка сидела в стороне на скамейке.
— Вон-вон, видишь, мать? — говорил ей Гоша, когда очередное беремя повисало на перекладине. Он едва дотягивался до безмена, вставал на цыпочки, даже подпрыгивал. — Это сорок фунтов — пуд. Раз пуд, два пуда, четыре пуда, шесть пудов! Правильно?
— Да я все равно малограмотная, — отмахнулась та. — Только ползимы и ходила в школу-то.
— Сколько? — переспросил Гоша.
— Ползимы.
— Э, мать, да я, выходит, рядом с тобой просто академик или профессор. Я в десять раз тебя грамотней — пять классов окончил.
— Конечно, — спокойно согласилась женщина. — Я и фамилию свою едва вывожу.
— А деньги небось считать умеешь!
— Это сосчитаю, — улыбнулась она, — да больно долго я соображаю. В магазин вон приду, дам Верушке свой кошелек, она мне и отсчитает, и объяснит, сколько и за что взяла.
— Уж она тебе, наверно, отсчитает! — заржал Гоша, — Они, магазинщики, это могут!
— Да она не обманет, — не слушая его, говорила свое хозяйка. — Я другой раз, грешница, приду домой да и проверю — все правильно, копеечка в копеечку. Кому они нужны, мои гроши! А Верушка наша хорошая девка.
— Люблю хороших, — сказал Толька. — Как бы мне с ней встретиться, мамаш?
— Незачем, милый, она замужем. Опоздал ты.
— Какая разница! — возразил Гоша. — Может, у нее мужик-то лямку не тянет.
— Нет, он механизатор, хорошо зарабатывает.
— Я не про то, — Гоша ухмыльнулся. — Иди смотри, мать: пять с половиной пудов. Двадцать три да эти. Считай.
— Считайте вы сами. Вы покупаете, а не я.
— Мы без обману, — приговаривал Степан Васильич.
Работал он суетливо: то, низко пригибаясь, внаклонку тащил к разостланным вожжам сено, то кидался к безмену. Темные мослаковатые руки его, похожие на рачьи клешни, постоянно двигались, и сам он разрумянился не столько от работы, сколько от внутреннего возбуждения. Хозяйке Степан Васильич услужливо поддакивал, заискивающе называл ее Дарьей Павловной.
— Что это у вас, Дарья Павловна, вся деревня изрыта? Кто ж ее так испохабил?
— Водопровод ведут. Вторую неделю работают тут строители из города. У меня теперь колонка будет под боком.
— А может, это канализация? — спросил Гоша. — Вы тут не перепутайте.
Толька на крыльце так и сел на ступеньки:
— Ой, не могу!
— Ты чего? — спросил Леха с чердака.
— Они тут водопровод с канализацией соединили, — давясь от смеха, выговорил Толька.
Охапки сена перестали валиться сверху: Леха тоже сел от смеха, разом обессилев.
— Как дети вы, ей-богу, — сказала Дарья Павловна.
— Давай-давай, Георгий, — суетился Степан Васильич. — Подвешивай. Раз-два, взяли!
— А у вас девчат много, мамаша? — допытывался между тем Толька.
— Деревня-то наша на отшибе. В центральном отделении есть молодежь, да тоже маловато.
— Что ж это, не остаются у вас в колхозе? — спросил Степан Васильич. — Плохо на трудодни получаете?
— Какие же теперь трудодни! — снисходительно засмеялась женщина. — Давненько вы в колхозе не бывали. Теперь зарплата, как и у вас в городе.
— Ах да! Ну верно, знаю… Это я так, перепутал, — бормотал Степан Васильич. — Да все равно, колхоз, он и есть колхоз. Чего тут говорить! Вишь, уезжают все равно люди.
— Да уж конечно, ныне не так многолюдно в деревнях, как бывало. Раньше у нас тут три бригады было и в каждой по тридцать человек трудоспособных.
— Разбежались, как тараканы! — воскликнул Гоша со злорадством.
Степан Васильич глянул на него с досадой: не мешай, мол, разговору.
— Вот и сынок у вас, Дарья Павловна, тоже уехал. Который в гости-то приезжал. Не захотел остаться.
— Что ж поделаешь! — вздохнула она. — Он инженер и там дело нужное делает, так я думаю.
Очередное беремя подвесили, и Гоша, подпрыгнув, глянул на безмен:
— Смотри, мать, пять пудов.
И, странно хрюкнув, сунулся лицом в сено. Степан Васильич опять строго посмотрел на него, потом на безмен и сказал великодушно: