Так было и нынче. А в Озерецком автобус осадила такая толпа, что Мельников был уверен: не поместится и половина. Однако с оханьем и пыхтеньем, со вскриками и сдавленным смехом втиснулись все до единого. Автобус трудно стронулся с места и покатил, чертя животом на ухабах. Мельникова притиснули к шоферской кабине так, что дышалось ему с трудом. Он был рослый и молодой мужчина и при желании мог бы растолкать эту навалившуюся на него, охавшую и кряхтевшую толпу, но кого толкать, если вокруг одни женщины! Несколько мужчин забилось в самую середину автобуса; будь они рядом с Мельниковым, он не церемонился бы. А тут с одного бока стоит спиной к нему пожилая женщина, с другого даже две, а как раз спереди притиснули прямо к его груди девушку; рука ее вместе с сумочкой оказалась зажатой где-то между телами, и она с усилием, морщась, высвобождала ее.
— Марея, ты своей сумкой мне подол задрала, — сказала ей стоявшая рядом пожилая женщина.
Вокруг засмеялись.
— Эко, подол! Тут как бы живой остаться!
Автобус качнуло, кто-то охнул, кто-то вскрикнул, вся автобусная внутренность сдвинулась и пришла в монолитное, единое колыхание. Девушку развернуло, и теперь они с Мельниковым оказались лицом к лицу. Она уперлась в его грудь руками и завозилась, чтобы изменить положение.
— Марея, что ж ты нас давишь! Ишь какая толстая!
— Извините, — прошептала она то ли закричавшим женщинам, то ли Мельникову.
— Вот, Маша, такие дела, — Мельников широко улыбнулся.
Она старалась смотреть в сторону, но он видел, как румянец разливается по всему ее лицу и по шее.
Это была крупная девушка с покатыми плечами, с широкими бедрами. Мельников стоял перед ней, как солдат по стойке «смирно»: руки придавлены к бокам, спина припечатана к стенке кабины. Сам он не мог шелохнуться точно так же, как и она. Они могли двигаться только вместе с общей массой пассажиров, в полном согласии с колеистой дорогой.
— Надо было вам не садиться, — сказал Мельников. — Видите, сколько народу!
— Мне на работу, — возразила она.
— Пешком дошли бы.
— Где уж! Десять километров.
— Так и ездите каждый день?
— Не всегда, у меня место в общежитии есть.
— А в Озерецком у вас мама, — сказал он утвердительно.
Девушка кивнула.
Она раза два глянула на него, но по-прежнему старалась смотреть в сторону. Ему хотелось поговорить с нею, но рядом стояли люди, которые хорошо знали ее и которых, конечно, интересовал разговор «Мареи» с незнакомым парнем.
— И куда люди едут? — сказал Мельников в пространство. — И чего людям надо? Сидели бы дома.
— Сам-то едешь, черт те дери! — со смехом воскликнула та веселая бабенка, что назвала девушку «Мареей».
— Я в командировку, по необходимости, — объяснил Мельников. — Так начальство приказало.
— Э, у нас начальство, может, построже твоего!
Смех прокатился по автобусу. Но тут опять качнуло, и Машу еще сильнее притиснуло к Мельникову. Она отчаянно пыталась повернуться, но сделать это не было никакой возможности.
«Хорошая девушка, — подумал Мельников, неожиданно почувствовав странную нежность к ней. — Такая большая, добрая и, конечно, очень спокойная. Может, она замужем? Да нет, раз в общежитии…»
Когда переезжали через мост на окраине города, автобус основательно тряхнуло, и тут Маше удалось чуть повернуться, прижать к груди руки; она поуспокоилась и более смело посмотрела на Мельникова.
Наконец автобус остановился. Помятые и пропыленные пассажиры выходили, переговаривались, одергивали и расправляли сбившуюся одежду, смеялись. Мельников подождал, когда Маша отделилась от толпы и пошла не оглядываясь. Тогда он поравнялся с нею, сказал ласково:
— Ну, вот вы и приехали.
— Да, — отозвалась она, слабо усмехнувшись.
— А я не люблю этот городишко. Пыльный, дымный. Гостиница дрянная, вечером совсем нечего делать. Как ни приеду сюда — скука, тоска.
Девушка шла молча.
— Приду к кинотеатру — народу там много, все молодежь, всем весело, а я вроде лишний. Хожу как неприкаянный.
Она опять промолчала.
— А знаете что, — сказал Мельников, — я подойду к вашему общежитию вечером, и мы с вами сходим куда-нибудь. В кино или к реке, а?
Она неопределенно пожала плечами.
— Вы, наверно, во вторую смену? Кончаете часов в восемь. Да?
— Нет, в шесть.
— Тем лучше! В шесть я жду вас у общежития.
Она оглянулась на него и отрицательно покачала головой:
— Нет. Я сегодня еду к маме.
— Да зачем? Останьтесь, переночуйте. К маме поедете завтра.
— Нет, надо сегодня.