Полог, закрывавший вход в атаманскую кибитку, был откинут, из шатра вырывались клубы дыма. И внутри было накурено так — хоть топор вешай. Если полог не открыть, можно угореть — пропитанный жиром войлок на обрешеченных изнутри стенах не пропускал ни дыма, ни воздуха. Стриженный под горшок Орлов с одутловатым болезненным лицом пыхтел трофейным турецким дорогим черешневым чубуком, отделанным костью и янтарем. А Платов, все еще мертвецки бледный после отсидки в Петропавловке, смолил корешковую трубку, способную и фунт табаку в себя принять.
О том, что в Индийский поход Платов отправился прямиком с тюремных нар, знает любой школьник, как и то, что Матвей Иванович — самый знаменитый донской казак, можно сказать, его бренд. Я во все глаза пялился на него, не замечая Орлова, хотя тот был в свое время не менее уважаем и почитаем донцами. Платов отметил для себя мой интерес, довольно усмехнулся в усы.
— С чем пожаловал, хорунжий?
— Донесение от полковника Астахова и письма от генерал-губернатора Бахметьева! — молодцевато гаркнул я, стараясь не закашляться. Хорошо, что фамилию своего полковника я уже знал — просто прочел на конверте, иначе бы вышел конфуз.
— А ну ка, давай сюда! — оживился Орлов, до этого дремавший с чубуком в зубах. — Сам-то кем будешь, корнет? — спросил, принимая письма и протягивая Платову предназначенное для него донесение Емельяна Никитича.
Я понял его вопрос и потому ответил без запинки:
— Петр я, сын войскового старшины Василя Черехова.
Орлов неожиданно вскинулся.
— Не старшины, а майора! Сколько можно вас учить⁈ Для чего я вам, бестолковым, уравнение в правах с армейцами выбивал? Вы теперь не голытьба, а дворяне.
— Не кипятись, Василий Петрович, — попытался успокоить его Платов. — Не шибко спешат наши казачки в дворян писаться, — повернулся ко мне. — Знаю твоего отца, Петро. Из доброй казацкой семьи ты.
Тем временем бритое лицо Орлова нехорошо покраснело, он принялся тереть виски.
— Выпил бы ты, господин генерал от кавалерии, моей любимой горчичной водки, вмиг полегчает, — участливо предложил Платов, кивнув на рюмку, стоявшую на низком круглом столике.
Орлов покачал головой и принялся за письма.
— А ты что носишься, как худой щенок? — обругал он меня, хотя я стоял на месте не шевелясь. — Падай на стул, пока письма просмотрю. Вопросы к тебе есть.
Как по мне, так лучше сбежать на свежий воздух, оба атамана буквально травили и себя, и меня своими трубками. Но не смея спорить, я осторожно присел на резной раскладной стул.
«Наверное, ногайской работы, как и кибитка. Достались казакам как добыча после Закубанского похода Суворова», — предположил я[8].
Атаманы шелестели бумагами, вскрывая конверт за конвертом. Из одного выпала сложенная карта, но до нее пока дело не дошло.
— Пишет мне оренбургский генерал-губернатор, что подыскал нам драгоманов, способных объясняться на диалектах хивинских, бухарских, индейских и персидских, — зачитал Орлов отрывок письма. — А еще дописал, что путь в области Хивинскую и Бухарскую сопряжен не только с чрезмерным затруднением, но даже и совсем почесть невозможный, грозящий немалою потерей людьми и лошадьми.
Платов громко закашлял и принялся таращить глаза, намекая Орлову на мои уши.
— Не извольте волноваться, господин генерал-майор, — вдруг прорвало меня. — Я и индуса-переводчика в караване видел, и считаю возможным добраться до Хивы в этом году, если действовать стремительно, по-суворовски.
— Нет, ты только глянь, Василь Петрович, какая у нас юность пошла! Все-то они видели, все-то они знают. А мы уже старичье — выходит, на покой пора.
Орлов оторвался от бумаг и широко улыбнулся.
— Можно подумать, Матвеюшка, это не тебе было всего 20 лет, когда ты на всю Россию прогремел, победив крымцев в неравнейшем бою!
— Так то я! — подбоченился Платов и сурово на меня взглянул. — Может, ты, всезнайка, и путь на Аму-Дарью знаешь?
— Это которая за Аралом? — уточнил я, вызвав оторопь у обоих атаманов, и тут же их разочаровал. — Нет, не знаю.
— Вот и я не знаю, — рубанул краем ладони по столу Матвей Иванович. — А царю наврал, что у нас на Дону каждая девка знает, как туда добраться!
Он громко захохотал, грязно выругался и, схватив со стола наполненную рюмку, которую предлагал Орлову, лихо ее оприходовал. Видимо, все еще жила в нем обида за несправедливое заключение в крепость.
Василий Петрович укоризненно покачал головой, но от замечаний воздержался.
— Карту нам прислал государь император.
— Карту? — заинтересовался Платов. — А ну покажь ее, Петрович, этому умнику. Раз он про Аму-Дарью слыхал, можа, чё подскажет?