— Отсосать надо! — крикнул кто-то из подошедших казаков, очевидно, следуя старому, но бесполезному обычаю. Степан, услышав это, сам сделал движение, будто хотел приложиться губами к ране.
— Стоять! — рявкнул я, перебивая его. — Не смей! Не отсасывать! И не резать!
Все удивленно уставились на меня. Не отсасывать? Это же первое дело! Даже в их, казалось бы, простых медицинских представлениях, это было нормой.
Я присел рядом со Степаном, стараясь говорить спокойно, чтобы не усилить его панику, но и чтобы меня услышали.
— Весенняя гадюка, — повторил я слова Мусы, подтверждая их своим, чужим для них знанием, — яда набрала немного. Смертельного укуса не будет. Будет больно, очень больно. Нога распухнет. Но отсасывать — только хуже сделаешь. Яд попадет в кровь через слизистую рта, если там есть хоть малейшая царапина. А если у того, кто отсасывает, проблемы с зубами или деснами, вообще беда. Только распространишь его по организму.
Я окинул взглядом собравшихся. Лица удивленные, сомневающиеся. Мои слова шли вразрез с их представлениями.
— Нужно обработать рану. Чистой водой или, если есть, спиртом. Туго перевязать выше укуса, но не жгут, а так, чтобы ток крови совсем не перекрывать, только замедлить. Главное — полный покой. Движение ускоряет распространение яда.
Найти в походных условиях чистую воду или спирт было задачей. Но у меня, как у офицера, был некоторый запас. Муса тут же бросился к моей поклаже. Нашли штоф с водкой, я отмерил немного в ладонь и аккуратно промыл ранки. Степан взвыл от боли, но терпел. Наложили не слишком тугую повязку.
— Лежать тебе, Степан, пока опухоль не спадет. Ехать на лошади нельзя категорически, — сказал я, глядя на его синеющую голень.
Это была проблема. У нас разведывательный рейд. Скорость — наше все. А теперь один человек выбыл. Тащить его с собой на телеге? У нас всего одна повозка, нагруженная самым необходимым, но по максимуму. Посади в нее человека, и она сбавит темп, начнет отставать. Выбросить купленную вчера рыбу и лишить отряд важного подспорья в знойной полупустыне?
— Вашбродь, он… он не может ехать, — нерешительно начал урядник Козин, подойдя поближе.
Я знал это. И решение пришло само собой, единственно возможное в этой ситуации.
— Степан, — обратился я к казаку, который лежал, привалившись к скатке, тяжело дыша. — Слушай меня внимательно. Ты не сможешь идти с нами дальше в таком состоянии. Твоя нога… она потребует времени, чтобы восстановиться. Долгий переход по степи, тряска на лошади, только усугубят. Мы не можем тебя бросить, а сам ты до Урала не добредешь те сорок верст, что мы вчера отмахали…
Я посмотрел на урядников, на казаков, на Степана. Он выглядел несчастным. Перспектива остаться одному пугала, задержать отряд — позор.
— Не волнуйся, Степан, — сказал я, пытаясь придать голосу уверенность. — Это не дезертирство. Это вынужденная мера. Твоя служба еще впереди. Когда вернешься на Дон, расскажешь, как гадюку по весне в сапоге возил. А мы… мы должны идти дальше. Задача важнее. Оставлю с тобой пару человек.
Принятое решение было жестким, но прагматичным. Смерть от змеиного укуса в степи — это реальность. Но еще большая реальность — провал разведывательной миссии, если мы застрянем из-за одного человека. Его боль была видна, его разочарование — тоже. Но на войне, а мы уже были на войне с этой степью, приходится принимать такие решения.
— Вашбродь, господин квартирмист! Коней моих забирайте, мне они без надобности, да и поить их скоро будет нечем. И не нужно со мной никого оставлять, — Степан говорил, с трудом выталкивая из себя слова, но с его лица с каждой секундой уходила растерянность и появлялась решимость. — Сам справлюсь, дождусь наших.
— Мы оставим тебе еды и воду, — я принял его решение без колебаний — оно было правильным.
Я встал. Рассвет уже заливал небо перламутровым светом. В воздухе витал запах дыма и нагревающейся земли. Змеиное тело без головы все еще лежало у сапога. Неожиданное, болезненное напоминание о том, что опасности здесь подстерегают везде, даже в самых привычных вещах. И что мне, командиру, придется сталкиваться не только с врагами, но и с будничными трагедиями, принимая решения, от которых зависит не только жизнь одного казака, но, возможно, и судьба всего похода.
— За дело, братцы! — громко скомандовал я, стараясь перекрыть боль Степана и шепотки казаков. — Время не ждет! Степь нас уже испытала, но мы — Донцы, идем вперед не оглядываясь! Приступить к огневой экзерциции! Потом завтрак и в поход.
Муса, не дожидаясь моего приказа, отправился собирать поклажу для Степана, свободные от нарядов казаки вынимали из чехлов свои карабины, прилаживали к ним сошки, проверяли патронташи. У каждого был двойной комплект боевых патронов (по 30 штук), по 60 золотников пороха и по 2 с половиной фунта свинца. На поясах кожаные пороховницы с пулечницей, пороховая натрубка и медная смазница[14]. Это неприкосновенный запас. Для тренировки они получат у Кузьмы боеприпас из нашего походного арсенала.
14
Пулечница — емкость для хранения пуль, позволяющих быстро заряжать ружье, если закончились патроны. Натруска — пороховница для затравочного пороха.