Я честно развел руками. Ничего путного в голову не приходило. Опыта штурма таких твердынь у каждого из собравшихся генералов было на порядок больше, чем у меня. Совет генералов панически боялся долгой осады, но не видел способа ее как-то ускорить.
— В городе очень много освобожденных рабов, — осторожно высказал я мелькнувшую мысль.
— И что? — вопросил Платов, но тут же осекся, хлопнул кулаком об открытую ладонь и громко выкрикнул. — Сапа[35]! Мы пробьем сапу с помощью дармовой рабочей силы и заложим в основание стены заряд, достаточный для того, чтобы пробить брешь. Местные использовали рабов на строительстве каналов, киркой они работают как звери. Несколько дней, и сапа уткнется в стену!
Все оживленно загомонил, Карпов вскочил на банкет, чтобы прикинуть в последних лучах солнца, где вернее начать проходку, Боков принялся подсчитывать вслух потребное количество рабочих.
Атаман Орлов поощрительно мне улыбнулся.
— Я доволен, Петро, твоей службой. Как в Хиве закончим, перед 4-м Донским полком зачитают приказ о твоем назначении сотником. А теперь ступай, нам обкашлять все нужно.
Я коротко поблагодарил, отдал честь, взгромоздился на коня и отправился в наш временный дом. Заходящее солнце светило мне в спину, тени стремительно удлинялись.
Спрыгнув с лошади, я оглянулся. Стоило подтянуться нашему обозу, мы превратили улочку с хоромами покойного Аваза в конюшню, заодно заняв еще несколько домов поскромнее. Отрядная повозка, верблюды, жующие жвачку, неизменный около них Кузьма, самодельная поилка для лошадей, сами кони, охрана. В отличие от кварталов ближе к центру, где царили хаос, тревога и боль, здесь было тихо.
Прошел во двор, укрытый навесами. Пахло пылью, застарелой копотью, запахом специй и чем-то сладковатым — видимо, с кухни. У входа стоял казак из нашей сотни, его лицо было темным в неверном свете масляной лампы, и мня не особо разглядишь,но он узнал меня и отсалютовал:
— Господин квартирмистер! Все в порядке, бдим! — негромко доложил он.
— Молодцы. Как раненые?
— Спят. Урядник Козин с ними сидит. Муса тоже там, Кузьма вон, с верблюдами дрыхнет, — он махнул в сторону улицы.
Я кивнул, прошел мимо, едва не споткнувшись о спящего на кошме у стены казака. Еще три десятка его товарищей спали тут же, под айваном, на расстеленных циновках. Внутри дома горело несколько масляных ламп в медных кованых колпаках, их желтоватый свет слабо освещал местный «атриум». Окна в комнатах были занавешены красной кисеей, создавая ощущение замкнутого, отделенного от внешнего мира пространства. Где-то дымилась ароматическая палочка, ее приторный запах перебивал привычные походные ароматы. Я сонно моргнул, протирая глаза руками, и шагнул в свою каморку, откинув в сторону занавеску.
Возле низкого столика, уставленного разной едой, сидели обе девушки. Марьяна и Зара. На них были облегающие прозрачные шаровары — сквозь легкую ткань проступали контуры стройных ног, — короткие жакеты с большим вырезом. Животы были голые — я увидел милые пупки. Ничего себе!
Я, дернув удивленно бровью, инстинктивно заглянул в декольте обеим. У персиянки Зары, той, что выглядела самой невинной и прекрасной, твердая трешка, если не четверка. Тяжелая, зрелая грудь для ее возраста. У казачки Марьяны между двойкой и тройкой, но тоже вполне себе. Обе оказались брюнетками, волосы распущены, тяжелые черные пряди ниспадали на плечи и спины.
Девушки заметили меня. Грациозно, плавно встали, качая бедрами, подошли. Взяли под руки, повели к столу. Я, честно сказать, впал в некий ступор. Первый раз со мной было такое. И как себя вести? Меня усадили на подушки, расстеленные у низкого столика. Девушки склонились надо мной. Марьяна ловко стянула с меня сапоги — пыльные, жесткие, с засохшей грязью. Зара тем временем подставила таз с водой и начала мыть мне ноги. Казачка с милой улыбкой и полотенцем в руках ждала, пока подружка закончит.
Никто не произнес ни слова. Мигнула лампа, тени на стене дрогнули, время изменило свой ход.
— Что все это означает? — спрашиваю, голос хриплый, не свой.
— Мы просто ухаживаем за тобой, — отвечает казачка Марьяна, ее взгляд прямой и спокойный. Ни тени смущения, лукавства, издевки.
Да, я слышал много историй о свободных нравах червленых казачек. Слух о них, если верить воспоминаниям кавказских офицеров, докатился до Петербурга. Но Марьяна не из гребенских станиц, где исповедуют беспоповство, а от того нравы куда более раскрепощенные. Хоть убей, не помню, какой ветви старообрядчества придерживались терские казаки. И вот такое…
35
Сапа — крытая траншея-галерея, прикрытая валом и турами, которую подводили к самым стенам крепости. Обычно впереди толкали специальный щит — мантелет.