Будучи натурой несколько экзальтированной (но едва ли в большей степени, чем большинство его соотечественников), Рисаль любит приоткрывать завесу будущего и склонен верить в свой пророческий дар. Предсказания Рисаля, записывать которые он великий охотник, привели бы в восхищение любого парапсихолога. Можно отметить предсказания измены невесты и особенно обстоятельств собственной смерти, сбывшиеся с поразительной точностью. Но если взять его пророчества в целом, то сбывшихся среди них окажется не так много. Ни о каком пророческом даре Рисаля говорить не приходится, можно лишь говорить о психологической склонности к пророчеству, которая кое-что объясняет в его поведении.
Мать Рисаля выпущена на свободу — но не потому, что власти восстановили попранную справедливость, а потому, что алькальда вдруг одолели угрызения совести. Пепе не может не задать себе вопрос: а если бы этого не произошло, что тогда? Мать так и осталась бы в тюрьме? Пока он еще верит, что семейная трагедия — отклонение от нормы, но в душе уже зарождаются сомнения, по крайней мере, ему ясно, что благополучие филиппинцев целиком в руках испанцев.
В двенадцать лет такие мысли не могут занимать неотступно. Преуспев под опытным руководством Франсиско де Паулы Санчеса в испанском языке, Рисаль только теперь открывает для себя сокровища европейской литературы и все каникулы проводит в семейной библиотеке. Судя по «Воспоминаниям», наибольшее впечатление производит на него «Граф Монте-Кристо» («Вообразите себе двенадцатилетнего мальчика, читающего «Графа Монте-Кристо», наслаждающегося насыщенным диалогом и восхищающегося его красотами, следящего за местью героя!»). Запоем поглощаются и другие книги Дюма, в особенности «Три мушкетера». Поклонники героев Дюма в Атенео образуют тесный кружок «мушкетеров», девиз которых — «один за всех и все за одного». Там были свои Атос, Портос и Арамис, были другие персонажи бессмертного романа Дюма. Интересно, что Пепе отводится роль капитана де Тревиля (годы спустя друзья все еще будут величать его «де Тревилем»). Его слово — закон для «мушкетеров», его авторитет непререкаем, а обширные знания и чувство справедливости автоматически ставят его во главе тесной группы друзей. Ему поверяют сердечные тайны, первые стихи, просят совета по всем вопросам. Так было в годы учебы, так будет и позднее, когда Рисаль встанет во главе борьбы за «филиппинское дело» Сам он отнюдь не стремится быть первым, он совершенно лишен тщеславия, но как раз поэтому соратники всегда и во всем признают в нем вождя.
Все события тех лет — учебу, увлечение поэзией и европейской литературой, страдания, вызванные арестом матери, руководство «мушкетерами» и т. д. — Рисаль воспринимает как положено доброму католику и, оценивая свое отношение к любому факту, задается вопросом: «По-христиански ли это?» Умелая иезуитская постановка воспитания сделала из юного Рисаля верного сына католической церкви. Сомневаться в искренности его религиозных чувств не приходится. О своем последнем дне в Атенео он пишет так: «Я не спал до утра, a когда стало светать, я оделся и горячо молился в часовне. Я вручил свою жизнь деве, чтобы она оберегала меня, когда я вступлю в мир». На заботу наставников Рисаль отвечает пылкой привязанностью. Но тем решительнее будет уже недалекий разрыв с католицизмом.
Летом 1877 года, как и за пять лет до того, собирается семейный совет для обсуждения вопроса: где должен учиться Пепе? Донья Теодора, уже освобожденная из заключения, категорически против продолжения учебы.
— Не посылай его больше в Манилу, — говорит она мужу. — Он знает достаточно, если узнает больше — ему не сносить головы.
Дон Франсиско по обыкновению молчит, но на сей раз его молчание не означает согласия. Зато Пасиано с жаром доказывает, что Пепе просто необходимо учиться, — ведь он так талантлив, он может многое сделать для Филиппин… Мнение мужчин на этот раз берет верх. И снова Пасиано, некогда отвозивший младшего брата в Биньян, а потом в Атенео, везет его в Манилу…
Сам Пасиано расстался с надеждой завершить образование. Мстительные монахи, не простившие ему связи с Бургосом, неизменно проваливают его на всех экзаменах, хотя, по единодушному отзыву современников, Пасиано по способностям превосходит всех своих сокурсников. Монахи не хотят видеть его в Маниле, где еще остаются члены Комитета реформаторов, — пусть себе прозябает на сахарных плантациях Каламбы под бдительным надзором все тех же отцов-доминиканцев. Пасиано смиряется с судьбой, но не отказывается от своих взглядов. Возможно, братья заключают соглашение о своеобразном «разделении труда»: Хосе достаются учеба и борьба за дело Филиппин, Пасиано — ведение хозяйства и забота о родителях, священнейшая обязанность для всякого филиппинца[7]. Несомненно одно — Пасиано принимает свою судьбу не без горечи, спустя несколько лет он напишет младшему брату: «Приходится жить мечтами, потому что действительность убивает. Я говорю это потому, что сам когда-то тешил себя иллюзиями, а теперь занимаюсь хозяйством, а не теми прекрасными вещами, о которых мечтал». Пасиано и позднее будет разделять взгляды Хосе, но далеко не всегда и не раз упрекнет младшего брата в неблагодарности, и каждый упрек болью отзовется в сердце Хосе.
Итак, Хосе принят в университет святого Фомы. Преподавание здесь поставлено из рук вон плохо. Доминиканцы не обладают ни дальновидностью иезуитов, ни их изворотливостью. Их орден владеет обширными поместьями, дающими немалые доходы, и все их усилия направлены на увеличение этих доходов, а не на привлечение симпатий филиппинцев, они для них — объект феодальной эксплуатации, и чем меньше они образованны, тем лучше для благочестивых отцов. Давние соперники иезуитов, они придерживаются прямо противоположных взглядов на преподавание. Да и трудно преподавать в тропической влажной духоте, куда проще лежать в гамаке и, ничего не делая, получать долю выращенного арендаторами урожая…
А если уж приходится преподавать, то без охоты, без интереса и уж, конечно, без всяких опасных новшеств. В университете святого Фомы господствует мертвящая зубрежка, всякое проявление самостоятельной мысли наталкивается на открытую враждебность. Контраст с постановкой дела у иезуитов разителен.
Хуже всего то, что профессора — весьма невежественные — грубо обращаются со студентами-индио: считают их людьми второго сорта. А между тем филиппинцы весьма чувствительны: традиционное осмысление ценности человека в зависимости от статуса, занимаемого им в родственном коллективе, делает их легко уязвимыми ко всякого рода критическим замечаниям. Обиду, грубое слово они переживают куда болезненнее, чем даже побои (тут берет верх просто грубая сила). Но какое дело до филиппинской души измученным жарой доминиканцам? Они дают волю языку («болван», «балбес», «скотина» — их любимые словечки), а поняв уязвимость филиппинцев, стараются задеть их побольнее… Неудивительно, что позднее, во время национально-освободительной революции 1896 года, всем испанцам — а монахам в особенности — на себе придется испытать ненависть филиппинцев.
Рисаля, любимца и надежду иезуитов, доминиканцы, их давние соперники, встречают неприязненно. Он сполна получает свою долю оскорблений. И. как всякий филиппинец, не забывает их. Учиться в таких условиях не по нему. Он не чувствует никакой тяги к занятиям, даже не удосуживается приобрести учебники. Его выручают природные способности, и он успешно сдает положенные экзамены, хотя и не всегда на «отлично». Иезуиты со свойственной им цепкостью не забывают любимого ученика, часто пишут ему: «Во имя бога, не забывай братство[8], не пренебрегай причастием, оно — лучшее средство от погибели, надежное оружие против тысяч соблазнов, которые уготовит тебе ловец душ. Если бы ты знал, как часто мы вспоминаем тебя!»
И Рисаль не забывает. Сердцем он со своими любимыми наставниками — и не только сердцем. Небрежное отношение к занятиям оставляет ему много свободного времени, и он посвящает его тому, что считает своим главным призванием, — поэзии. В Атенео активно действуют кружки поклонников муз и наук под пышными названиями: «Академия испанской литературы» и «Академия философско-естественных наук». Члены кружков без ложной скромности именуют себя «академиками». Рисаль — «академик-секретарь» и ведет «акты академии». Сам ректор Атенео выступает перед «академиками», и, естественно, основное внимание уделяется религиозным вопросам. «Отец Пабло Рамон, — гласят «акты академии», написанные рукой Рисаля, — говорил о философии от древнейших времен до наших дней. Он говорил о тайне откровения. Он показывал, как бог направляет и просвещает человека, чтобы сделать его более совершенным».
7
Уже много лет спустя после смерти обоих братьев о существовании такого соглашения расскажет Нарсиса Лопес-Рисаль, любимая сестра Хосе, разделявшая убеждения братьев. Она поведает своей внучке, что братья якобы договорились: только один из них (Хосе) может жениться, а другой (Пасиано) должен целиком посвятить себя заботам о родителях.