— Я так и думал, — он улыбается и утешает: — Я тебе обещаю, что ко мне мы еще попадем.
Соловьи в моей душе выводят невиданные рулады, как они до сих пор не охрипли? Иду к калитке за Поттером, почти не чувствуя ног, а Фред — кто бы мог подумать, что я научусь различать братьев Уизли по голосу! — тихо бормочет нам вслед:
— И жили они долго и счастливо.
— И умерли в один день, — вторит ему Джордж.
Ну что за кретины? Поттер фыркает, видимо, он их понимает гораздо лучше, чем я. Но меня все это бесит. Я сердито разворачиваюсь к этим рыжим скотам:
— Просто для справки, — цежу я. — В ближайшие двести лет я умирать точно не собираюсь. И чтоб вы знали, не позволю это ему.
Джордж фыркает, а Фред уже просто откровенно смеется:
— Так всегда кончаются сказки у магглов. Расслабься, Малфой.
— Теперь мы рассчитываем на тебя в этом вопросе, — Джордж, прищурившись, глядит на меня. — Наш Гарри слишком любит собой рисковать. И только ради тебя…
— Да пошли вы, — произносим мы с Поттером хором, а рыжие Уизли радостно переглядываются и начинают уже безостановочно ржать. Идиоты.
А потом Фред лихо свистит, и возле нас в два взмаха крыла появляется серебряный Клювокрыл.
— Ну что, хочешь прокатиться на единороге? — Поттер вопросительно глядит на меня, а мы с гиппогрифом обмениваемся подозрительными взглядами. Мы оба не слишком-то рады друг другу.
— А может, лучше старая, добрая аппарация? — я поспешно предлагаю другой вариант.
Мне кажется, или морда у гиппогрифа становится ехидной до жути?
— Давай. Аппарируешь нас? — Поттер тянет меня на себя, обвивая руками за талию. От такой его близости я просто дурею. Сосредоточиться не могу.
Он ведет рукой мне по спине, и моя голова снова кружится каруселью.
— Давай? — шепчет он, прижимаясь ко мне все ближе и ближе.
— Поттер, придурок! Я не могу, — я действительно злюсь, потому что не соображаю уже ничего. Так и расщепиться недолго.
— Оставайтесь! Будете вместе сажать мандрагору. И навоз еще нужно собрать, — коварный Фред определенно нажал во мне на новую кнопку, потому что я вздрагиваю, мгновенно сосредотачиваюсь, и близнецы вместе со своим старым курятником растворяются в сером вихре.
***
Мой мэнор.
Как передать словами все, что я сейчас чувствую?
Мы стоим перед крыльцом, знакомым до боли, и мое сердце колотится так, словно хочет выпрыгнуть из груди. Сам не знаю, как моя рука оказалась в поттеровской руке, но я сжимаю ее изо всех сил, и мне ни капли за это не стыдно.
— Пойдем? — шепчет Поттер.
— Сейчас.
Стараюсь унять слезы из глаз. Одного раза с моим позором было достаточно.
Поттер словно понимает все это, он просто заходит мне за спину и обхватывает рукой поперек груди, накрывая мое сердце рукой. Мне так действительно легче. Он не видит меня, но я ощущаю его поддержку всем своим телом.
— Зачем тебе все это? — мне не удается скрыть свою горечь.
Он в моем мэноре, и сейчас мне это кажется ненужным и странным. Потому что здесь вся моя жизнь без него. Я знаю, что однажды он снова уйдет, а я уже никогда не склеюсь обратно.
— Просто пойдем, — он отстраняется и, не оглядываясь, решительно тянет меня за собой.
Деревянные двери… Наш коридор… Чайный зал, слишком пустынный без мебели… Пусть все отмыто, очищено, но повсюду видны следы запустения и нужно делать ремонт. Мой дом. Обещаю, однажды я тебя оживлю.
Старый Тикси, появившийся в глубине коридора, низко кланяется, утирая подолом глаза, и семенит к моей детской комнате, услужливо открывая перед нами обе двери.
Поттер еще увереннее тянет меня за собой.
— Это здесь.
— Что ты… — я не успеваю договорить, потому что двери распахиваются, и там где еще недавно царила разруха, я вдруг вижу это.
Пусть в комнате по-прежнему пусто, и даже нет обоев на стенах. Но сейчас это полная ерунда. Потому что все стены вручную покрашены белым, и от этих грубых мазков в комнате стало легко и светло. В самом центре стоит незатейливый стол на тонких выгнутых ножках, с которого в обе стороны ниспадает тонкая кисея. Прозрачная, белая. Вокруг стола светлые стулья с состаренной позолотой. А на столе букеты белых тюльпанов и высокие тонкие свечи. И по всему полу рассыпаны кремовые и кипенно-белые лепестки.
Все это так непривычно и изысканно в своей простоте, что мое горло сжимается. Я просто молчу.
— Ну что ты? Не нравится? — Поттер тревожно заглядывает мне прямо в глаза.
Я мотаю головой и тут же следом киваю, выдавливая из себя кривую ухмылку — на большее я сейчас все равно не способен. Это он? Для меня? Во мне такая буря эмоций, что горло снова сжали тиски.
Но Поттер понимает это по-своему:
— Я все уберу!
Он рвется к столу, но я успеваю схватить его за рукав.
— Стой, идиот! — мой голос хриплый настолько, что я его сам не узнаю.
Поттер растерянно глядит на меня, ожидая вердикта, а я просто тяну его на себя.
Тяну и тяну, пока он не оказывается вжатым в меня что есть силы.
— Идиот, — повторяю я, сам не замечая, как начинаю его целовать — скулы, ресницы, вихры, теплую шею и даже плечи сквозь мантию.
— Драко, ну что ты, — он пытается отстраниться, но я его не пускаю.
Понимаю, что мои исступленные поцелуи способны его, скорей, напугать, но я так безумно влюблен в него, так безумно хочу, что вся моя привычная сдержанность в одно мгновение рушится в пропасть:
— Люблю тебя, как ты не понимаешь, люблю, — шепчу я, не выпуская его ни на секунду. Как я раньше умудрялся жить без него?
Его сердце колотится рядом с моим, бухает так тяжело, что я ощущаю его грохот буквально всем своим телом.
— М-малфой, — он запускает свою руку мне в волосы, пропуская сквозь пальцы мои отросшие пряди и тоже прижимает к себе. — Я хотел сказать тебе…
— Не надо. Заткнись.
Зачем мне слова, если он сделал то, что он сделал? Поэтому я просто снова целую его.
— Люблю тебя. Так сильно люблю, — шепчу я, понимая, что обратной дороги не будет. Но мне все равно. Хоть раз в жизни я должен выпустить из себя эту боль. — Каждый день, каждый час только ты, чертов Поттер. Засыпаю с тобой. Просыпаюсь с тобой. А ты в школе… совсем на меня… Никогда. Так больно… Но я все равно… от тебя без ума… Пожалуйста, не бросай… Я не выдержу… я не смогу больше этого, Гарри… Для меня… только ты, — я запинаюсь все больше и уже совсем задыхаюсь в словах, чередуя их с поцелуями, когда он тоже начинает шептать мне такое, что я и во сне не мечтал:
— Малфой, ты кретин… Я же и в школе, и после… только тебя… никого больше так… Следил за тобой… глаз не мог оторвать… думал, что ты ненавидишь… Поэтому с Джинни… а сам любил тебя… И сейчас безумно люблю… Еще больше, чем прежде… Я думал, такого вообще не бывает… Думал, за что это мне.
Он тоже целует меня безумно и страстно. Мне кажется, я и так сейчас просто взорвусь, но тут он меня добивает болезненным шепотом:
— Выходи за меня? По-настоящему, Драко? Я же сдохну, я не смогу без тебя.
И я не могу. Падает пелена.
Наша страсть похожа на зверя, выпущенного из клетки на волю: долгая сдержанность, наконец-то перешедшая в дикую страсть. Я не просто целую, я впиваюсь в его кожу зубами, до боли, до крови, чтобы пометить, чтоб не смел убежать. Сосу, кусаю, дую, лижу и снова впиваюсь, чувствуя, как все мое тело ответно горит под огнем его пальцев, губ и зубов. Мы стонем, рычим, касаясь друг друга то жестко, то нежно, то снова пытаясь жадно присвоить себе все, до чего только способны дотянуться наши дрожащие руки. И в каждое мгновение он прекрасен настолько, что мне кажется, я умираю от невозможности его получить… Мне так мало его, что я почти что бешусь от отчаяния. Я хочу его. Хочу целиком.