Выбрать главу

Письма, которые родные хранили более полувека, постепенно становились предметом изучения, анализа, они побуждали новые поколения задавать вопросы немногим солдатам, плененным в Сталинграде и выжившим, об осознании ими причастности к преступлениям, которые вермахт совершил на территории Советского Союза, ведя войну на уничтожение.

* * *

Книга была подготовлена в рамках проекта, поддержанного Совместной комиссией по изучению новейшей истории российско-германских отношений. Благодарю за поддержку сопредседателей Совместной комиссии — с российской стороны — директора Института всеобщей истории РАН академика А. О. Чубарьяна, и с немецкой стороны — профессора Хорста Мёллера, на протяжении долгих лет возглавлявшего Институт современной истории (Мюнхенберлин). Эта благодарность полностью относится к руководителям секретариата Совместной комиссии кандидату исторических наук В. В. Ищенко и Эберхарду Курту. Я признательна моим коллегам в России и Германии, помощь, советы и консультации которых помогли мне в процессе подготовки книги. В первую очередь, заместителю директора Музея-заповедника «Сталинградская битва» кандидату исторических наук Б. Г. Усику и научной сотруднице Л. Ф. Петровой. Я многим обязана директору Библиотеки современной истории (Штутгарт) профессору Герхарду Хиршфельду и библиотекарю Ирине Ренц. Отдельная благодарность за ценные советы и замечания доктору исторических наук, профессору А. И. Борозняку и научному сотруднику Института современной истории доктору Юргену Царуски.

Часть 1.

«Сталинград — это ад на земле»

Письма из коллекции Института Маркса-Энгельса-Ленина при ЦК ВКП(б)

Сталинград — крепкий орешек; если он падет, это будет разрешением большой проблемы. Сталинград — это Волга, а Волга — это Россия{64}.

Из письма Гейни Берингеру в Нюрнберг
ефрейтора Людвига Ляндштейнера,
п/п 47123,19 JCI.1942

Мы находимся в четырех километрах от Сталинграда. Четыре дня мы отдыхали, а затем снова наступление на Сталинград. Бои были тяжелые, а сейчас стали еще тяжелее. Но через два-три дня Сталинград падет, мы надеемся на это. Мы расположились в лощине и защищаемся от воздушных налетов. Самолеты кружат над нами днем и ночью. Самое скверное вечером: небо полно русскими машинами{65}.

Из письма неизвестного солдата, 12.IX. 1942

Завтра мы опять выходим на передовую, где, надеюсь, вскоре будет произведена последняя атака на оставшуюся не занятой нами часть Сталинграда, и город окончательно падет. Но противник защищается упорно и ожесточенно{66}.

Из письма бабушке баронессе Габриэле Блейлебен
обер-лейтенанта Альфреда Клейн-Визенберга,
п/п 08365, 18.IX.1942

В эту зиму мы удирать не будем, русский такого счастья не дождется. У нас хорошая позиция: если Волга не замерзнет, то у нас будет спокойно, нам не придется бояться, что в одно прекрасное утро русский появится перед нашим блиндажом{67}.

Из письма брату ефрейтора Курта Канемана,
п/п 44845С, 19.XI.1942

Мы сейчас работаем не покладая рук, роем окопы на зиму и укрепляем наши позиции так, чтобы они стали неприступными, и мы были гарантированы от всяких неожиданностей. С помощью военнопленных и местных жителей всюду роют и строят, и я думаю, что к наступлению зимы у нас будут прекрасно оборудованы не только наши позиции, но и убежища для людей, лошадей и машин. А тогда пусть приходит зима; мы готовы — и неожиданности, подобные прошлогодним, исключены{68}.

Из письма ефрейтору Альфреду Тирфельдеур обер-фельдфебеля Иоганнеса Буттера,
п/п 08163, 17.XI.1942

Мы все еще стоим в одном из предместий Сталинграда. Русский здесь, на северной окраине города, очень крепко держится и защищается упорно и ожесточенно. Впрочем, скоро и этот последний кусочек будет взят; но главное — удержаться зимой, не дать русскому прорвать северное кольцо, иначе мы опять отступим, как в прошлом году, и все то громадное количество крови, которое было пролито за Сталинград, окажется пролитым напрасно{69}.