Почему в апреле в поезде такая жара? Я привыкла спать с открытой форточкой в любую погоду. А по утрам — холодный душ. Жара действует на меня парализующе. Здесь же нас законопатили в купе без кондиционеров, а ночью кочегарят изо всех сил. Выйдя в тамбур и прижавшись лбом к холодному стеклу, я смотрела на проплывающие мимо ажурные березовые рощи, утонувшие в талой воде. Еще нигде нет зелени, а вода подступает к самой насыпи.
Удивителен контраст расцветшей и застроившейся в последние годы Москвы с провинцией. Везде по-прежнему разруха, как после гражданской войны, запустение, грязь…. И чем дальше от центра, тем это очевидней. Конечно, не все сразу, дойдут и сюда перемены, и провинция поднимется. Хочется верить.
Когда приеду, обязательно соберемся с одноклассниками. У нас есть семейная пара, которая вышла из нашего десятого "Б", Ирка Савина и Сашка Карякин. Они отвечают за связь, у них и собираются всегда по разным поводам. Многие отучились, отслужили и вернулись в поселок. Но есть и такие, как я, которых судьба забросила далеко от родного дома. Меня вот в Москву, такую глухомань.
Я начинала волноваться, когда думала о том, как встречусь с мамой, Она до сих пор живет в двухкомнатной распашонке, в которой я прожила шестнадцать лет. Брат и сестра с семьями давно уже обзавелись трехкомнатными квартирами. Схожу в родную школу…
Теперь, наверное, трудно поверить, что школу можно любить. Десять лет прошли в одних стенах, с одними и теми же учителями и одноклассниками. Подумать только, десять лет! Таня Вологдина, Ольга Яковлева, Танька Лоншакова, Сашка Колобков, Марат Нарутдинов, Боря Зилов… Их тоже, наверное, увижу, Боже мой! Я даже похолодела от этой мысли. Ведь со многими из них я не виделась с того самого дождливого выпускного вечера, после которого, наутро, едва не прямо в белом гипюровом платье и лаковых белых туфлях я садилась в поезд, и меня провожали они, мои, уже бывшие, одноклассники. Я старалась шутить и цитировала Чехова: "В Москву! В Москву!"
В вагоне зажгли вечерний свет, сосед давно пообедал. Я со спокойной совестью могу завалиться на своей полке с книжицей. Авось, усну, а то и впрямь укачало. Совсем здоровье никудышное стало. Потому-то и редко навещаю родных, что дорога долгая, тяжелая. По молодости не до того было: учеба, работа. Потом детей не могла бросить надолго. Когда приезжала в последний раз, мама, прощаясь, горько произнесла: "Теперь меня хоронить приедешь?"
Колеса уютно постукивают, глаза сами собой закрываются, но не сон приходит, а воспоминания. Кажется, это было вчера. С закрытыми глазами я обойду все закуточки родного, в общем, не так уж и красивого поселка. Наши дворы с двухэтажными домами утопали в зелени. В Забайкалье природа не очень богата: во дворе росли карликовые лиственницы и березы, черемуха, дикая яблоня. Кусты, в основном. Деревянные беседки были старательно выбелены. Хорошо сиделось в них майскими вечерами, сколько пелось, рассказывалось!
Бывало, собирались в беседке люди самых разных возрастов, разговаривали, пели. Помню, меня, восьмилетнюю, мужики-соседи просили:
— Спой "Реченьку"!
И я заводила тонюсеньким голоском:
Течет речка по песочку, золотишко моет.
Молодой жулик, молодой жулик начальничка молит…
Палисадники у домов были огорожены штакетником, на клумбах росли цветы — львиный зев, ноготки какие-нибудь, анютины глазки. Может, это ностальгия по детству рисует такой райский уголок? Почему все так хорошо помнится?
Десятый класс, выпускной, был самым сумасшедшим! Даже школьная рутина стала привлекательней от мысли, что скоро всему конец. Мы сблизились как никогда. Возникла даже идея всем классом поехать на БАМ. Да, вот так, по-комсомольски! Правда, я-то знала, кто на самом деле строит БАМ. Папа работал на железной дороге, и ему не раз приходилось снимать с проходящих поездов совершенно обмороженных бамовцев, бегущих со стройки века с риском для жизни. Помню, спорила с отцом, не хотела признавать очевидного. Восторженная была не в меру, комсомолка.
Впрочем, последняя школьная осень начиналась, как обычно: сбор металлолома, праздник цветов с конкурсом на лучший букет, КВН.
В сентябре мы еще бегали на танцы. Круглая танцплощадка была построена в чахлом тополином парке на месте болота. Мы наряжались в модные брюки клеш и трикотажные кофточки под названием "лапша", а сверху напяливали "олимпийки" — спортивные шерстяные кофты синего цвета с глухим воротником на железной молнии. Тоже писк моды по тем временам. Заказывали в областном центре, студенты привозили на выходные целые кучи таких "олимпиек". И вот под умопомрачительный текст "Звездочки вышли на небеса, вышла на небо луна" мы топтались в объятьях не совсем трезвых местных пижонов или прыгали под бравурного "Карлсона".
Мальчишки-одноклассники ревниво следили за нами, но сами танцевать не решались. Мы смотрели на них свысока: шпана на лямках! Девчонки искали кавалеров повзрослее, а я тосковала по прекрасному принцу. В сентябре мне исполнилось шестнадцать лет. Ложась спать в этот вечер, я посмотрела на небо и произнесла любимое заклинание: "Семь звезд, я одна — приснись тот, кто любит меня!"
Приснился юноша, которого я никогда не видела. Вот его я и ждала потом всю жизнь, проморгав бездарно столько интересных лиц и любящих сердец! Но самое больное воспоминание — это Борис…
Нет, это не сразу началось! При внешней самоуверенности и даже высокомерии, я обладала массой комплексов. Самый главный из них — как я его окрестила, "комплекс брони". Я внушила себе (не без помощи близких подруг, двух Танек), что мальчишки меня боятся. Вроде как я окружена броней, ко мне не подступиться. А почему? В классе я на виду, учусь хорошо, во всех мероприятиях заводила и организатор. (Надо ж, уже тогда была "училкой"!) Попробуй к такой подступись! Да и не поощряла я фривольных отношений, все ждала того, из сна.
Но как хотелось любви!
Итак, мальчишек из класса в расчет мы не брали еще: мелюзга. На танцы не ходят, на школьные вечера их не вытянешь, в кино собираются своей кучкой. Разве что билеты возьмут, если попросить, но при этом места выберут как можно дальше от своих. Нас это коробило: "Подумаешь, баптисты какие!"
Однако на торжественной линейке по случаю нового учебного года все девчонки пережили шок: наши пацаны превратились в полноценных юношей. Некоторых просто невозможно было узнать, так вытянулись и раздались в плечах за лето. Вот, например, Борис. Он всегда занимался спортом: волейбол, баскетбол, штанга. Я с удивлением и каким-то недоверием разглядывала его. Светло-русые вьющиеся волосы до плеч (помните, была мода на битлы?), высокий рост, плечи и грудь атлета. А глаза голубые-голубые и нахальные! Может, это мне показалось тогда, но я заробела.
В школе я слыла недотрогой и гордячкой. Обо мне говорили: "Она высокого мнения о себе". О, как это было несправедливо! Я ужасно была одинока и не уверена в себе! Когда поймала этот наглый взгляд Бориса, то испугалась почему-то. Разве я дала повод так смотреть? Стала следить за собой. С Борисом разговаривала, если вдруг снисходила, предельно холодно, но чаще не замечала совсем.
Однако, как не замечать, если в одном классе учимся? Глаза сами ползут влево: вот он тоже на последней парте в соседнем ряду. Совсем близко. По истории или по литературе подсказки шепчу: так у нас заведено — спасать утопающего. Записки постоянно гуляют по классу, приходится передавать.
В Забайкалье самое красивое время года — осень, сентябрь. Все в золоте. Небо ярко-синее, бездонное. Погода радует, особенно после того, как объявили, что завтра на картошку в колхоз. Десятый "Б" кричит "Ура!" Уроки не учить, можно сбегать в кино или на концерт. Кино для нас с девчонками составляло неотъемлемую часть жизни. Только бы не душераздирающее индийское, а то у нас любят эти сопли. Половина зала рыдает, другая половина (в которой и мы с Таньками) ржет.