- Отче, пронеси эту чашу… пронеси… пронеси…
Но как пронести чашу, которую ты сам по капле наполнял всю жизнь, и теперь она полна так, что любое неловкое движение расплещет вино горечи и раскаяния, и отравит вокруг все живое. «В чаше гнева ярость божья вспенится вином кровавым…» - это будет написано гораздо позже, почти через шесть веков, но образ той чаши, которую так и не пронесли мимо Христа, появится еще во многих христианских сказаниях и легендах, и даже проявится в облике Святого Грааля.
- Я – сын человеческий, - говорил Христос.
Он и был человеком. А каждый человек, прямо или иносказательно, может назвать себя сыном божьим, но не каждый человек величает себя Мессией.
Легенда о Гефсиманском саде всегда будоражила мое воображение, и часто я даже не мог объяснить себе, что же такое я вижу за этим, по сути, плохо переведенным текстом. И только теперь, в этом автобусе я понял, что эта глава - самая человечная и правдивая во всех четырех евангелиях.
Базилика Агония
И вот мы ее увидели. Сначала издали. А потом, оставив автобус на стоянке, несколько минут шли по истертым, блестевших как стекло камням тротуара, хватаясь друг за друга, чтобы не поскользнуться. Кстати об этих плитах из иерусалимского камня, покрывающими все пешеходные дорожки, следовало бы сказать отдельно. Их не заменяли пару тысяч лет, и они так отполированы ногами паломников и туристов, что в дождь и вообще не пройдешь. Мне страшно представить, что там творится, когда идет снег. А снег в Иерусалиме бывает каждую зиму. Камни неровные и скользкие, поэтому трудно смотреть по сторонам и одновременно контролировать каждый шаг. Хотя я не думаю, что святость бы нарушилась, если бы по дорожкам прошлись каким-нибудь пескоструйным аппаратом. Люди часто падают, подворачивают ноги, а напряжение, с которым приходится передвигаться под бешеным солнцем изматывает сердце. Но, кому нынче есть дело до чьего-то сердца? Поэтому я потерял из виду тех трех женщин, о которых рассказывал тебе в самом начале. Хотя вскользь, еще в автобусе отметил для себя, возникшее на их лицах выражение жадного нетерпения. Все три были разного возраста и разной масти, но показались мне вдруг сестрами близнецами. Так нарождающийся религиозный экстаз делает одинаковыми все лица. Глаза широко раскрываются и становятся пустыми, словно видят вместо реальности лишь тонкое полупрозрачное полотно, которое вдруг начинает идти дырами и самоуничтожаться. А дальше лишь «мягкий свет», опрокинутое на голову ведро елея и благодать. Я не знаю, какая связь у глаз со ртом, и почему рот тоже широко раскрывается, как только распахиваются глаза, но, наверное, она существует. Рты у них были приоткрыты, обнажая неровные зубы, словно нижняя челюсть вдруг сделалась очень тяжелой. Я только взглянул на них и сразу понял - мы их теряем.
А потом, в борьбе со скользкими камнями, соперничающей с неистребимым желанием узнать что-то для себя новое, я совсем о них забыл. В конце концов, я что же, приехал смотреть на сумасшедших? Да вовсе нет.
Я думаю, что тебе было бы интересно узнать об этой базилике? Она новая, ей еще даже нет ста лет. Слово «базилика» в католицизме имеет много значений, но в данном случае – это такой божественный ангар, построенный как раз над тем самым камнем, возле которого рыдал Иисус. Причем, еще раньше, крестоносцы там строили что-то свое, и новый объект аккурат оказался на старом фундаменте. И это правильно, не таскать же священный камень с места на место? Тем более, что крестоносцы схалтурили, и все развалилось.