“Ну что дергаешься? — спросила себя. — Забыла, что во взвинченном состоянии серьезных шагов делать не стоит? Да и, в конце концов, он тебе не так уж срочно нужен сейчас — не дай бог придет время, когда без него никак не обойтись. Например, если тебя арестуют еще раз, вот тогда и отправишь ему сразу две копии, и в местный офис, и в вашингтонский. А сейчас чего ты этим добьешься? А если секретарша вскроет конверт и посмотрит — так оно и будет, скорей всего, не может же она боссу отдавать конверт бог знает от кого и с непонятным содержимым. Да его еще раньше охрана прощупает, заподозрит, что там взрывчатка: взрывчатое вещество в конверте, срабатывающее в тот момент, когда конверт вскрывают, номер не новый и хорошо известный. А они все должны проверять — мало ли кому придет в голову убрать их босса, да просто идиот какой-нибудь, коих в Америке полным-полно, решит ему сделать вот такой сюрприз безо всяких на то причин. А тебе надо, чтобы это попало лично ему в руки, и только ему, — так что не гони, остынь и подумай лучше, что делать дальше”.
И я остыла, поклявшись себе, что он за это ответит. Конечно, выходит, что слишком многих я собираюсь призвать к ответу — но почему бы нет, с другой стороны? И уж если корабль мой пойдет ко дну, куда приятней забросить абордажные крючья на вражеские корабли и утопнуть спокойно вместе с ними.
Остаток дня занималась тем, что размножала пленку и упаковывала кассеты в конверты — и надписала адреса двух офисов Дика, и двух лос-анджелесских телекомпаний, и двух газет, чтобы хоть где-то да заинтересовались в случае чего полученной информацией. И все это аккуратно запихнула в секретный сейф. Вместе с еще одним конвертом, содержащим предоставленный мне Ханли список Ленчиковых людей, с указанием имен, фамилий и нью-йоркских адресов, копии документов, врученных мне Виктором для перевода денег, и кассету с совсем другим содержанием. Ее я записала чуть раньше, установив камеру на треногу, поправив парик, подкрасив губы и сев в кресло, полагая, что должна выглядеть не хуже телеведущих, которые читают новости. И так же по-деловому, официально начала рассказ — о том, кто убил Яшу и кто его сдал убийцам — при этом не обговаривая, каков был мотив убийства, упоминая лишь банальный рэкет. И как эти убийцы вышли на меня, и как убили Стэйси и Джима Ханли. И — заключая — что, находясь под подозрением ФБР, не могу обратиться к правоохранительным органам за помощью, и короткая обвинительная речь в адрес хваленой американской демократии, и вывод — в случае моей смерти или исчезновения прошу винить во всем тех-то и тех-то. Фак ю, Америка, — примерно так, только чуть посдержанней.
Так что вот такой день выдался — сильное разочарование сначала, продуманная и серьезная работа потом. Дала видеомагнитофонам отдохнуть, убрала подальше видеокамеру с треногой и долго-долго лежала в ванной, размышляя над тем, что, может быть, стоит несколько оттянуть начало операции в надежде, что ФБР меня в течение марта не примет и подписку не продлит. А десятого сказать Ленчику, что опять вызывали меня туда — могу, кстати, встретиться с Бейли у него на глазах, пусть понаблюдает сбоку, как я демонстративно беру у Бейли визитку, и увидит, кто это такой. И потому до конца марта следует выждать — и вот тогда…
— Ну, как дела?
Я вздрогнула даже, настолько ушла в собственные мысли и, признаться, едва не заснула в горячей воде.
— Опять подглядываешь, Рэй? — улыбнулась, едва не нахлебавшись от неожиданности воды. И, не раздумывая, выложила ему все, что было со мной за этот день — потому что любая мелочь могла сыграть роль. И про моего партнера Боба Мартена, и про конгрессмена Дика, которого записала на камеру в той самой комнате, в которую Мэттьюз ворвался с пистолетом, заслышав мой оргазменный крик.
— Ты опасный человек, Олли. — Он улыбнулся в ответ, и я впервые заметила, что улыбка у него очень приятная. И что он вообще мне нравится — потому что та грусть, которая звучала в его голосе, когда он рассказывал мне о семье, больше не являлась никогда, и никогда больше он не был так печально многословен, и вел себя он как уверенный в себе и нашей победе человек. И эта уверенность — в сочетании с его наглостью, при мне проскальзывавшей очень редко, потому что он понял, что со мной не надо так, — притягивала меня, равно как и его понимание.