Там царила своя буря.
Михайлов сидел за столом красный как рак, пот стекал по его трясущемуся от ярости лицу. В руке мужчина сжимал бокал с янтарной жидкостью. Но, похоже, даже алкоголь не мог унять дрожь.
Шишкин нервно шагал туда-сюда, бледное лицо напоминало мел, а взгляд метался, будто он искал хоть какую-то лазейку, чтобы исчезнуть.
Следом за нами вошли Киров и тот самый человек в штатском, который приехал за Митей.
Нас поставили в центр кабинета, как преступников перед судом.
Всё это напоминало какой-то фарс.
Мы доложили.
Коротко. Чётко. Без эмоций.
Михайлов взорвался.
— Вы что, совсем охренели⁈ — завопил он, брызгая слюной. — Вы, мальчишки, даже километра по этой пустыне не прошли бы! Вы слабаки! Вы…
Мужчина захлёбывался от злости, жирное лицо побагровело.
Я спокойно перебил:
— Данные проверил штабс-капитан Долгорукий.
Генерал взревел ещё громче.
— Это бред! — его голос заполнил кабинет, звеня в ушах. — Какой-то штабс-капитан применил магию восьмого уровня⁈ Да я здесь самый сильный маг!
Михайлов ткнул пальцем в диплом на стене — пыльный, с позолотой, будто это что-то доказывало.
Я смотрел на него и понял.
Он боится.
Не за колонию.
Не за людей.
За себя.
Потому что если всё это правда, его карьера окончена.
Если начнётся эвакуация, он станет никем. Здесь, в этой колонии, Михайлов царь и бог, а там станет просто ещё одним генералом в очереди за милостью Императора.
— Вы все дезертиры! — завопил он, трясясь от злости. — Всех под трибунал!
Пока губернатор орал, я размышлял.
Как так вышло, что Долгорукий стал сильнее Михайлова?
А потом я понял.
Михайлов и Шишкин ненавидели Долгорукого. Они посылали его на самые опасные задания, надеясь, что тот погибнет.
Но он не погиб.
Он рос.
Уровень мага прокачивается в бою. А лучше всего — на краю империи, где смерть ходит за тобой по пятам.
Михайлов вдруг замолчал.
Его взгляд встретился с глазами человека в штатском.
Потом он медленно обвёл нас взглядом и что-то понял.
— Ты… — он ткнул пальцем в меня, — я тебя сгною в тюрьме!
Я нагло улыбнулся и достал из кармана приказ Шишкина.
— Ваше превосходительство, извините, но я действовал по приказу.
Михайлов схватил бумагу.
Его лицо побагровело. С таким ожирением и давлением до сердечного приступа было недалеко.
Шишкин заёрзал.
Он не знал, что делать: поддержать генерала или откреститься.
— А что, если данные верны? — спросил я, глядя прямо в глаза Шишкину.
Он замер.
— Если окажется, что мы правы… — продолжал я, — то именно этот приказ, квартирмейстер, сделает тебя героем.
На лице мужчины отразилась целая буря эмоций.
Отрицание — губы сжались, глаза округлились: «Нет, этого не может быть!»
Осознание — зрачки сузились, брови поползли вверх: «А если… правда?»
Принятие — уголки рта дёрнулись, в глазах вспыхнул азарт: «Чёрт, это же шанс!»
— Ваше превосходительство… — начал он осторожно, — может, стоит… проверить?
Михайлов снова заорал.
Но было поздно.
Шишкин перешёл на нашу сторону.
Он начал аккуратно уговаривать генерала, словно речь шла не о спасении колонии, а о сватовстве к капризной дворянке.
— Ваше превосходительство, может, всё же стоит объявить всеобщую эвакуацию? — голос квартирмейстера звучал сладко, но в глазах читался холодный расчёт.
Михайлов сопротивлялся, его жирные пальцы недовольно крутили бокал.
— Анатолий Степанович, что думаешь? — обратился губернатор к Кирову.
Тот, не моргнув, ответил:
— Эвакуировать гражданских. Первыми рейсами. Потом пригнать транспорт для войск. Хорошие солдаты империи ещё пригодятся.
Его слова прозвучали как приговор.
Вскоре нас выставили из кабинета, а туда потянулись офицеры, чиновники, купцы — все, кто не хотел терять насиженные места.
Но Киров уже взял всё в свои руки.
Бывший глава флота действовал с железной хваткой, словно снова стоял в кабинете Адмиралтейства. Его авторитет здесь был неприкасаем, когда Киров отдавал приказы, даже самые заносчивые купцы и чиновники молчали и подчинялись.
Эвакуация началась мгновенно.
Первым, ещё днём, ушёл курьерский корабль. Это было лёгкое обтекаемое судно с магическими двигателями, самый быстрый на всём рейде. Уже к утру из Новоархангельска потянулись первые суда: грузовые с опустошёнными трюмами, готовые принять беженцев; рыболовные, чьи капитаны, не раздумывая, бросили промысел; даже китобойные — неуклюжие, но вместительные, на которых моряки сражались против огромных морских чудищ.