В этот момент на территорию тюрьмы впорхнула как яркая, но ядовитая бабочка Софья Потоцкая. Она игриво взяла Строганова под руку, искусно встав между ним и Оксаковым.
— Захар Григорьевич, милый! Вы тут обсуждаете какие-то дела и цифры, а я соскучилась! — её голос звенел как колокольчик, но во взгляде, метнувшемся в мою сторону, читалось что-то сложное: не то насмешка, не то предупреждение. — Идёмте, у меня для вас есть прелестная бутылочка старого коньяка, припасённая специально для будущего освободителя Балтийска! Разве победа не достойна того, чтобы её отпраздновать заранее?
Строганов, явно польщённый вниманием такой фигуристой графини и будучи подвыпившим, почти не колебался. Оксаков же смотрел на Софью с холодной оценивающей злобой.
— Ну, Софья Фёдоровна… Может, позже? — пробурчал Строганов, но уже не так уверенно, его взгляд скользнул по декольте графини. — Дело важное…
— Позже? А вдруг я передумаю? — она надула губки.
Томно потянулась, всем видом показывая пренебрежение к разговору.
— Или вам милее общество этого… грязного фабриканта?
Она кивнула в мою сторону с преувеличенным презрением, но острый взгляд скользнул по решётке и торчавшему из грязи концу берцовой кости.
В этих серо-голубых глазах мелькнуло мгновенное понимание:
— Оставьте его гнить здесь, дорогой. Куда Пестов денется из этой каменной мышеловки? После Балтийска… устроим настоящее шоу для всей колонии! А пока… коньяк ждёт! И кое-что ещё…
Графиня настойчиво потянула Захара Григорьевича за рукав, наклоняясь так, что её губы почти коснулись его уха, и что-то шепнула. От слов девушки старый князь довольно улыбнулся.
Оксаков фыркнул, видя, что ситуация выходит из-под контроля.
— Решайте, князь. Но помните о нашем соглашении и о… — он многозначительно кивнул в сторону Балтийска, — … ключе.
Потом Роман Оксаков бросил на меня последний ледяной взгляд, полный обещания смерти, и удалился.
Строганов, разрываясь между злобой, жадностью и желанием угодить графине, рявкнул охранникам:
— Следите за этими тремя! Особо! Остальное подождёт, — он позволил Софье увести себя, обернувшись на прощание и тыча пальцем в мою решётку. — Насладись последними деньками, фабрикант! Скоро конец!
Софья, уходя, тоже обернулась.
Её взгляд встретился с моим. Никакого флирта. Только быстрый, едва заметный кивок в сторону кости и шевеление губ без звука: «Будешь должен!»
Потом она скрылась из виду, громко смеясь над какой-то пошлой шуткой Строганова.
Как только голоса затихли, камеры вновь наполнились стонами и проклятьями. А я обратился к светлейшему князю:
— Андрей Николаевич, о чём это они? Что это за карта такая, если Строганов готов на мятеж, а Оксаковы на финансирование измены? И почему Балтийск? Что там, в портовом хранилище?
Из ямы Белова донёсся тяжёлый вздох.
— Легенды, Кирилл. Древние и страшные. Говорят, есть место, где можно обрести силу. Место это тайное и труднодоступное. Сколько себя помню, всё время ходили истории о нём.
Князь замолк, словно обдумывая.
— Документы, скорее всего, фальшивые, но мастерски сделанные. Оксаковы могут купить или подделать что угодно. Они десятилетиями искали возможность обрести силу. Может, нашли, а, может, это всего лишь игра. И Строганов… он поверил. Похоже, он и правда решил стать Императором. Безумец.
Прошло ещё два мучительных дня. Старый князь, наконец, выступил на Балтийск.
Весь лагерь пришёл в движение под грохот барабанов, трубные звуки и грубые команды. Карцеры лишились части охраны: осталась лишь пара сонных магов и несколько нерадивых солдат.
Напряжение в воздухе немного спало, и бдительность оставшихся стражников тоже. Они больше думали о том, как бы поспать, сжулить пайку или поиграть в кости.
За эти дни я превратил свою яму в поле боя.
Берцовые кости сломались, не выдержав нагрузки. Им на смену пришли бедренные, ещё массивнее, но и хрупче.
Я использовал обломки, плечевые кости, даже кусок таза как клинья.
Петля, над которой я бился, была изрядно расшатана. Замок тоже пострадал от моих костяных «отмычек» и постоянного давления. Решётка теперь держалась, по сути, на одной нижней петле и засове, вогнанном в камень снаружи.
Люфт был уже сантиметровый!
Камень вокруг крепления петли был изъеден и раскрошен моими «инструментами».
Наступила ночь перед решающим штурмом.
Лагерь затих.
Охранник у моей ямы, толстый маг с обвисшими щеками, дремал, посапывая и прислонившись к забору.
Лунный свет слабо пробивался сквозь ржавчину решётки. Мотя, невидимый страж, сидел у меня на колене, его тёплое тельце было единственным утешением. Он наблюдал за последними приготовлениями и тихо урчал, словно подбадривая.