— Мирослава, — повторил я. — Из какого рода?
— Княжна Мирослава Оболенская, — произнёс он, и в голосе зазвучала горечь.
Я невольно присвистнул, начиная понимать трагичность ситуации. Фамилия Оболенских была мне знакома: это старинный, влиятельный, аристократический род.
— Её отец, князь Пётр Оболенский, служит при дворе и слывёт большим патриотом и консерватором. Он был не против нашего общения, покуда оно касалось только науки. Но когда Оболенский понял, что между нами возникли чувства… Всё изменилось. Он был категорически против того, чтобы его дочь, русская княжна, уезжала в Германию и выходила замуж за иностранного инженера, каким бы знатным мой род ни был.
Я отхлебнул кофе. Похоже, эта просьба действительно станет настоящим испытанием для меня.
— Отец забрал Мирославу домой под предлогом болезни матери, — продолжил Цеппелин.
Его пальцы сжали рукоять трости так, что побелели костяшки.
— Письма доходили до меня всё реже, а потом и вовсе прекратились. Сначала девушка писала, что пытается переубедить отца, что работает над своими проектами в усадьбе под Москвой. А потом… потом пришло письмо от самого князя. Вежливое, холодное. Мне сообщили, что здоровье Мирославы пошатнулось, врачи прописали ей полный покой и рекомендуют забыть о «напряжённой умственной деятельности» и «беспокойных связях». Все контакты были запрещены.
— И вы верите, что она больна? — спросил я.
— Нет! — ответ графа прозвучал резко и уверенно. — За месяц до того, как её письма прекратились, Мирослава писала о прорыве в своих вычислениях по управляемой аэронавтике! Её ум был яснее, чем когда-либо. Это не болезнь, граф. Это заточение. Её держат в золотой клетке в родовом имении, под присмотром охраны и врачей, нанятых отцом, чтобы сломить волю княжны и заставить отказаться от меня, от своих идей. Он считает, что её место — это выгодно выйти замуж за какого-нибудь придворного фанфарона и рожать детей, а не чертить и тем более связываться с безумным инженером.
Граф умолк, глядя в окно на мелькающие леса.
— Я пытался всё сделать законно. Писал письма, чтобы добиться аудиенции… Мне вежливо давали понять, что я персона нон грата. Мои связи в Германии здесь ничего не значат. А силой… — Цеппелин горько усмехнулся. — Я инженер, а не солдат. Осаждать укреплённую усадьбу русского князя? Это безумие. Я уж было смирился и перебрался в колонии, в воздушный сектор, но не могу забыть о ней. Ваш человек, Павлов, оказался там как раз тогда, когда я искал помощи. И он сказал, что вы… что вы можете решать нестандартные задачи.
— Не переживайте, граф, — твёрдо сказал я. — Вы помогли Павлову в поручении, которое я дал, там, где не решился бы помогать никто. Я не вправе оставлять вас без помощи. Мы найдём способ вызволить вашу Мирославу из «клетки».
— Спасибо, Кирилл, — печально улыбнулся мужчина.
— Пока не за что, Фердинанд.
Обед я пропустил, отправив подкрепиться Меркулова и Цеппелина. Амат всё ещё спал, отходя от телепортации.
К ужину я всё-таки решил прогуляться в вагон-ресторан.
Василий остался охранять мой бесценный груз, а мы втроём — я, пришедший в себя, но всё ещё хмурый Амат и задумчивый Цеппелин направились ужинать.
Вагон-ресторан встретил нас приглушённым гулом голосов, блеском хрусталя и ароматом жареного мяса с трюфелями. Мы заказали стейки, и я уже собирался насладиться видом проплывающих за окном пермских окраин, как вдруг тишину разорвал резкий вскрик.
За соседним столиком сидел тот самый министр финансов Голубцов. Он резко вскочил, роняя салфетку. На господина надвигались трое грубоватых типов в плащах.
Я сразу обратил внимание на эту компанию, как только они вошли в вагон: слишком уж нервно вели себя, слишком пристально оглядывали зал.
Я потянулся к внутреннему карману и приоткрыл визитницу, активируя тем самым антимагический контур вокруг себя. Министр финансов сидел прямо за мной, стул к стулу, поэтому он тоже оказался под действием защитного контура.
Уже привычное тёплое покалывание магии земли на кончиках пальцев мгновенно исчезло, сменившись пустотой.
В этот момент один из нападавших резким движением руки метнул в сторону старика сгусток сжатого воздуха. Это была попытка оглушить или придушить магией. Но заклинание, не пролетев и метра, бесследно рассеялось с тихим шипением.
Нападавший замер в недоумении.