Я сохранял ледяное спокойствие, чувствуя, как Амат рядом напрягся, уловив скрытую угрозу в голосе.
— Обстоятельства меняются, ваше сиятельство, — парировал я ровным тоном, глядя Оболенскому прямо в глаза. — Империи требуется служба на всех рубежах, а не только на отдалённых, — позволил себе едва уловимый акцент на слове «отдалённых», намекая на колонии.
Князь перевёл тяжёлый взгляд на Амата.
— Амат, дорогой, — как-то слишком наиграно улыбнулся Оболенский, — рад тебя видеть. Помню тебя ещё вот таким мальцом, — князь опустил руку на уровень пояса.
— И я рад, ваше сиятельство, — почтительно кивнул друг.
— Что ж… Наслаждайтесь балом, господа. Сегодня важный день для моей семьи.
Из последующих тостов и обрывков разговоров стало понятно, что мы здесь оказались как нельзя вовремя.
Бал был в честь помолвки княжны Мирославы.
Её жених, князь Умар Хамурзин, выделялся в толпе как экзотический цветок: смуглый, с хищными чертами лица, в богато расшитом золотом халате поверх европейского костюма.
За ним неотступно следовали трое телохранителей: крупные молчаливые мужчины с непроницаемыми лицами. По их осанке, манере двигаться и огромным топорам, висевшим на спине, я понял, что это сакраворы. Лучшие воины с южных границ империи.
Где-то читал, что они недомаги. Обладают сразу двумя стихиями: земли и жизни, но на очень примитивном уровне. Зато рубаки хоть куда. А ещё ходили слухи, что раны сакраворов затягивались на глазах, делая их живучими в самом пекле боя. С такими шутки плохи.
Мы с Аматом принялись искать глазами Мирославу.
Заметил её почти сразу.
Девушка была прекрасна: высокая, стройная, с осиной талией, утянутой в корсет. Глаза цвета осеннего неба смотрели умным, но печальным взглядом.
Девушка старалась казаться непринуждённой, вести светские беседы. Она мило улыбалась, но в каждом движении читалась скованность, глубокая тоска и отчаяние загнанного зверя.
Окружённая подругами и назойливой роднёй, Мирослава была практически недосягаема.
Нужен был диверсионный манёвр.
И тут Амат превзошёл все мои ожидания.
Он начал с того, что «нечаянно» прошёлся по шлейфу дамы в бриллиантах, едва не оторвав его.
Пока та с визгом выясняла, кто виноват, друг, извиняясь, сделал шаг назад и задел локтём треногу с огромной вазой, доверху наполненной цветами. Раздался оглушительный грохот, хруст фарфора и треск ломаемого дерева.
Вода, цветы и осколки разлетелись по полу.
В наступившей мгновенной тишине Амат громко и искренне изрёк:
— Чёрт! Простите, я неловко повернулся. Виноват.
На него обрушился шквал возмущённых вздохов, смешков и суеты слуг.
Пока те сметали последствия катастрофы, Амат, недолго думая, вступил в спор о преимуществах линейной тактики над рассыпным строем с одним из престарелых генералов, увешанным орденами с ног до головы.
— Ваше превосходительство, с вашего позволения, это глупость! — рявкнул Амат на весь зал, привлекая всеобщее внимание. — Пока вы будете выстраивать каре, мой взвод уже зальёт вас волной с головой и утопит! Я за внешнем кольцом колоний видел, как…
Он пустился в красочный и абсолютно неправдоподобный рассказ о битве с морскими тварями, активно жестикулируя и то и дело задевая других гостей.
Генерал побагровел, заспорил.
Вокруг них моментально образовалась толпа зевак. Князь Оболенский смотрел на это с выражением человека, только что запустившего лису в свой курятник.
Пользуясь суматохой, я тихонько подошёл к Мирославе.
— Княжна, простите за бестактность, — тихо сказал я, склоняясь в формальном поклоне. — Передаю вам привет от нашего общего друга. Фердинанда.
Эффект был мгновенным.
Она побледнела. Глаза расширились от потрясения, страха, что наш разговор кто-то услышит, и безумной надежды, что возлюбленный где-то рядом.
Веер выпал из ослабевших пальцев.
— Вы… вы знаете Ферди? — прошептала девушка дрожащим голосом. — Где он? Что с ним? Он жив?
— Он здесь, совсем близко. Ждёт вас на старом месте, у беседки, — так же быстро и тихо прошептал я в ответ, поднимая и отдавая веер.
Девушка сжала его так, что тонкие костяные пластинки затрещали. Она смотрела на меня со смесью надежды и животного страха.
— Зачем вы… почему вы рискуете? Отец… он уничтожит вас, если узнает.
Позволил себе лёгкую, почти беззаботную улыбку, которую я когда-то использовал, успокаивая аспирантов перед защитой.