— Я живу в колониях, княжна. Власть вашего отца не простирается так далеко. А я, скажем так, не самый слабый игрок на том поле. И ради истинной любви, — я посмотрел на её испуганное лицо, — иногда стоит рискнуть. Это лучшая инвестиция в будущее.
Мирослава сделала глубокий вдох.
В тот же миг её взгляд стал твёрдым. Девушка кивнула и, разыграв лёгкое недомогание, подошла к отцу.
Видел, как она что-то говорит, касаясь его руки. Князь поморщился, что-то буркнул в ответ, но после умоляющего взгляда дочери нехотя кивнул.
Через мгновение она уже шла к выходу в парк в сопровождении шести подруг. За ними на почтительном расстоянии последовали двое охранников в ливреях Оболенских. Это были крепкие ребята с саблями на поясах и с нашивками магов-воздушников.
Мы с Аматом пошли в парк другим путём, держась в глубокой тени стриженых деревьев и статуй.
После душного зала ночь показалась прохладной и пьяняще свежей. Вдали, у самой ограды, в лунном свете белела призрачным пятном круглая мраморная беседка.
Подруги Мирославы смеялись и громко переговаривались о духоте в зале. Они устроились на скамейках, искусно заслоняя девушку от охраны. Княжна тут же метнулась к решётке.
И тут из тени старых лип вышли трое сакраворов из свиты жениха. Они двинулись прямиком к беседке ровным, неспешным шагом. Один из них, самый крупный, издал низкий гортанный клич, больше похожий на рык медведя.
Всё завертелось, как вихрь, за какие-то мгновения.
Подруги Мирославы, истошно визжа, разбежались в разные стороны, как испуганные птицы.
Охранники Оболенских рванули к княжне.
Один из стражников, с горящими от гнева глазами, взмахнул рукой, и из его ладони вырвался сгусток сжатого воздуха, способный переломать все кости.
Тут же, словно из пустоты, около решётки возник воздушный щит — работа Цеппелина. Заклинания с хлопком рассыпались в ничто, словно их и не было.
Пятеро на одного? Ну уж нет!
Я сфокусировался. Земля под ногами двух охранников Оболенских внезапно размягчилась, превратившись в зыбучий песок, и их сапоги по щиколотку ушли вглубь.
Они применили воздушную магию, стараясь на мгновение взлететь, но нет. Я не дал.
Засасывал охранников в землю и тут же утяжелял её, заставляя затвердевать до состояния бетона.
Амат тут же сошёлся в схватке с самым массивным сакравором.
Мой друг дрался яростно и умно, его удары были стремительны и мощны. Но воин лишь отшатывался, принимая удары на жёсткие блоки, а уже через мгновение ссадины и гематомы на его лице и руках затягивались, заживая как на ускоренной перемотке.
Он явно переигрывал Амата своей пугающей живучестью. А водяные хлысты и лёд на конечностях лишь больше раззадоривали соперника.
Цеппелин, будучи по ту сторону решётки, пытался помочь.
Фердинанд обрушил на второго сакравора сокрушительные порывы ветра, способные свалить с ног лошадь. Но тот, вкопавшись в землю и будто сросшись с ней, лишь слегка раскачивался, словно дуб во время бури.
Его ноги были словно прикованы к почве.
Сакравор медленно, но неотвратимо продолжал двигаться на Цеппелина.
Нужно было сломать его связь с землёй.
Сконцентрировавшись, я нашёл точку опоры под ногами второго воина. Земля под ним вздыбилась и резко подбросила вверх, словно из катапульты.
Фердинанд немедленно усилил ветер, и сакравора, как пушинку, швырнуло о ствол крупной липы. Раздался глухой кошмарный хруст.
Сакравор осел без сознания.
Третий воин жениха решил помочь первому побыстрее расправиться с Аматом.
Заметил, как мой друг устал. Его дыхание стало сбивчивым.
Я выхватил из внутреннего кармана матово-чёрную пластину и швырнул её точно к ногам нападавшего. Двинулся на него с саблей. Так, как учил Сергей. Как учила Елизавета.
Эти уроки пошли мне на пользу.
Несколько ловких выпадов оставили на враге глубокие кровавые раны. Тот с недоумением, почти с детским удивлением, посмотрел на свою кровь, текущую из ран.
Он не понимал, почему она течёт ручьём и не останавливается. Его неуязвимость испарилась. Ещё один удар — и могучий воин рухнул на землю, как подрубленное дерево.
Поднял пластину с земли и бросил под ноги последнему оставшемуся на поле боя врагу.
Ещё мгновение — и с ним тоже было покончено.
Я обернулся к беседке, поспешил с Аматом туда.
Мирослава и Цеппелин стояли, вцепившись друг другу в пальцы через прутья решётки. Они смотрели друг на друга с таким отчаянием, надеждой и болью, что сердце сжималось.
— Мила, бежим! Только с тобой! Всё или ничего! — умолял Фердинанд, и его голос срывался на шёпот.