Это и есть настоящая власть.
Не грубая сила, требующая постоянного применения, а мягкая, культурная гегемония.
Власть, которая не приказывает, а предлагает.
Не заставляет, а соблазняет.
Они сами будут стремиться в моё пространство, сами будут делиться со мной секретами, даже не осознавая этого.
Смотрел на убегающие рельсы, и на моих губах появилась лёгкая улыбка.
Они думали, что я всего лишь строю дороги и вокзалы.
Они и не подозревали, что я строю новую нервную систему для всей колониальной империи. И её главным мозгом буду я.
Глава 18
Колёса моего вагона, прицепленного к хвосту пассажирского состава из центральной колонии, запели по-иному. Поезд сбавил ход, и я наконец оторвался от окна.
Сейчас состав плавно въезжал под арочные своды главного вокзала Павловска.
Это была не сквозная платформа, куда поезда заскакивали на пятнадцать минут, чтобы вскоре устремиться дальше. Это была конечная остановка, ведущая в место роскоши и развлечений.
Поезд, с шипением выпуская остатки пара, замер у идеально отполированного перрона из розового гранита.
Я бросил взгляд на рельсы. Здесь могло разместиться всего шесть составов — элитарное количество для элитарного транспорта.
Сейчас здесь стояло четыре состава, их тёмные борта отливали золотом в свете зажигающихся фонарей. Два, включая наш, являлись «театральными» и прибыли из центральной колонии.
Расчёт был на то, что люди садятся в них днём, чтобы вечером оказаться здесь, на представлении. А после — вернуться в уютные купе, которые были ничем иным, как гостиницами на колёсах, чтобы утром проснуться уже рядом с домом.
Гениальный в своей простоте план должен был работать на увеличение потока посетителей в летний сезон.
Мама, сидевшая напротив, выпрямилась, а Тасю будто подбросило на сиденье.
— Наконец-то! — её восторг был таким искренним, что я невольно улыбнулся. — Я так ждала этого момента, всё время представляла, как это будет!
— Ну и как? Не расходится с твоими фантазиями? — спросил я сестру.
— Лучше, — она громко выдохнула.
За окном открывалась картина, больше напоминавшая театральные декорации, нежели транспортный узел.
Под высокими стеклянными куполами, сквозь которые уже проглядывали первые звёзды, суетилась нарядная толпа: под приглушённый гул оживлённых голосов и далёкие аккорды настраивающегося оркестра пассажиры «вечерних» поездов сливались в единый калейдоскоп из блеска дамских украшений, тёмных фраков и ярких мундиров.
Двери вагона открылись, и нас встретил не просто шум, а атмосфера праздника. Воздух пах морем, дорогими духами и цветами из привокзального зимнего сада.
И едва я ступил на перрон, как навстречу буквально кинулся Илья Артурович Смольников. Он был воплощением преображения: гордая осанка, энергичные движения, уверенная улыбка. В нём не осталось и следа от того апатичного графа, которого я встретил около года назад.
— Кирилл Павлович! Ирина Владимировна! Таисия Павловна! Добро пожаловать! — звучным и радужным голосом сказал мужчина, легко перекрывая окружающий гомон. Он с изящным поклоном поцеловал руку маме, затем Тасе. — Вы просто сияете! Весь Павловск сегодня будет говорить только о вас.
— Илья Артурович, принимаешь как Императора, — усмехнулся я, глядя на красную дорожку, расстеленную от двери вагона. — Всё это… Ты совершил чудо.
— Чудо совершили ваши инвестиции и моя тоска по настоящему делу, — парировал граф, но глаза прям засияли от гордости. — Это лишь начало, Кирилл Павлович, лишь начало!
Я почувствовал лёгкое движение во внутреннем кармане сюртука. Мотя, обычно невозмутимый, явно нервничал в этой суматохе. Я мысленно послал ему успокаивающий импульс.
— Илья Артурович, если нужна моя помощь в чём-либо… Организационные моменты, какие-то проблемы, — озвучил я, чувствуя себя немного лишним на этом празднике жизни, который граф так гениально устроил.
Смольников рассмеялся, положив руку мне на плечо.
— Дорогой мой друг, всё под абсолютным контролем! Я об этом полжизни тосковал, поверьте. Ваша единственная задача сегодня — это наслаждаться зрелищем. Идите, осмотрите всё! Позже обязательно найдём минутку обсудить дела, — он подмигнул и буквально сразу же отвлёкся на нового гостя, растворившись в толпе с лёгкостью опытного шоумена.
Я ещё какое-то время постоял на перроне и понаблюдал за графом. Этот человек рождён для такой деятельности. Я предоставил ему холст и краски, а он написал шедевр. И в этом шедевре мои расчёты на создание нового центра силы обретали плоть и кровь.