— Манохар!
В опустелом доме ее мягкое сопрано прозвучало излишне громко и вместе с тем как-то безжизненно, словно это был не живой человеческий голос, а запоздалое эхо.
На пороге появилась фигура их прежнего слуги — он еще не успел покинуть дом.
— Что угодно госпоже? — мягко и вкрадчиво произнес он.
Его безыскусственная манера держаться и раньше не гармонировала с щегольским видом слуги из богатого дома: лихо закрученными усами, начищенной до блеска медной пряжкой на поясе и тщательно уложенным тюрбаном, накрахмаленный конец которого торчал вверх, словно гребень петуха. Но эта новая, задушевная нотка в его голосе была Бэле неприятна: этим подчеркивалось, что Манохар уже не слуга и является на вызов только из сочувствия к своей несчастной госпоже.
— Сведи малышку на полчасика вниз. Здесь очень душно.
— Госпожа, вам тоже не мешало бы выйти на воздух.
— Нет, я пока посижу здесь. Ты только сведи малышку.
И снова ее голос ненужно громко разнесся по пустым комнатам. От этого неожиданно гулкого звука она вздрогнула.
— Слушаюсь, госпожа. — И, медленно повернувшись, он вышел.
Батистовым платочком Бэла отерла влажное лицо и, уронив руки, застыла в неподвижности. В зеркале напротив она увидела свое отражение. Ах, как изменилось ее лицо за последнее время! От носа к уголкам губ пролегли две тонкие морщинки. Неужели за шесть месяцев она могла так постареть? Она провела рукой по волосам, постаралась отогнать от себя эту мысль. Вздор! Она еще молода!.. И все-таки эти морщинки — предвестницы близкого увядания!..
Бэла провела платочком по влажной шее и снова прилегла разгоряченной щекой на полированное дерево столика.
Что-то сжимало виски; ум ее устал от бесплодного спора с самой собой и теперь погрузился в дремоту. И лишь где-то в самом отдаленном уголке мозга беспокойно метались и продолжали свою работу обрывки мыслей — их подгоняли, словно удары бича, доносившиеся со двора выкрики:
— Пятнадцать рупий!.. Пятнадцать рупий — раз… Пятнадцать рупий — два!.. Пятнадцать с половиной рупий!.. Пятнадцать с половиной — раз!..
Взгляд ее вновь устремился в зеркало. Да, она ясно видит эти две предательские линии около губ. А ведь совсем еще недавно у нее было безупречно свежее, молодое, без единой морщинки лицо. Откуда же взялись на ее чистой и нежной коже эти тонкие, словно наведенные иглой, линии?..
В первые годы ее замужества Сушил души в ней не чаял и друзья наперебой поздравляли его. Повсюду только и слышалось: «Какая одухотворенная красота у Бэлы Бхандари!.. Какой безупречный вкус у Бэлы Бхандари! Какая у нее улыбка! А ее грация!» И Сушил широко улыбался, слушая комплименты, расточаемые знакомыми его жене…
Она медленно перевернула страницу альбома. Большой групповой снимок — любительская труппа, которая когда-то с огромным успехом сыграла в актовом зале колледжа пьесу «Она унижается, чтобы победить». С краю скромно стоит ее руководитель и режиссер — Сушил Бхандари. На этой фотографии он оказался не в фокусе, но и здесь сразу бросается в глаза его подтянутая фигура. В те дни в их городке только и разговору было, что о пьесе и ее режиссере. Одна местная газета писала о Сушиле Бхандари, как о подлинном таланте, другая предсказывала ему блестящее будущее. Тогда всякий считал за честь познакомиться с ним, и он был самым желанным гостем на всех мушайрах[39] и сборищах интеллигенции. Словом, еще не окончив колледжа, Сушил Бхандари уже был знаменитостью. Местные мудрецы пророчествовали, что на любом поприще — в политике, литературе, искусстве — Сушилу Бхандари обеспечена блистательная карьера. Для этого у него есть все данные: он всесторонне одарен, обладает сильным характером, благородно мыслит и к тому же превосходный оратор…
Доносившиеся снизу размеренные выкрики в усталом мозгу Бэлы отзывались мучительной болью.
— Семнадцать рупий — раз!.. Семнадцать рупий — два!.. Семнадцать рупий — три! Продано!
Вероятно, это продали обеденный стол. Ей не хотелось подходить к окну, чтобы проверить свою догадку. До того как сесть на софу, Бэла долго наблюдала за распродажей. За исключением этой старенькой софы, двух поломанных кресел, туалетного столика, двух раскладных кроватей с веревочными сетками да нескольких ящиков для белья, все их имущество было беспорядочно свалено на дворе и продавалось с аукциона: два широких дивана, радиола, холодильник, столы и кресла, полированные шкафы, шелковые занавеси, ковры, резные этажерки, несколько картин в тяжелых позолоченных рамах, стильные фарфоровые статуэтки, вазы для цветов, большая мраморная пепельница и множество других всевозможных предметов — все то, что в течение стольких лет они так заботливо выбирали и покупали для украшения своего жилища…