— Слушай, а почему они нас на площади не почувствовали? — Хороший вопрос. Будто я сама знаю…
— Наверное, эмоции были слишком слабые.
— Ни… себе. Когда я понял, что это за всадники, меня чуть Горн не обнял.
— А когда ты это понял?
— Ну, да. Когда они почти уехали. А ты?
— А что я?
— Ты ведь раньше меня поняла, и высовываться не позволила.
— Ничего я не поняла — зло буркнула я. Нет. Я всегда злилась, когда происходило то, чего лично я понять не могла.
— Ну, конечно, куда уж высшим элитам с нами убогими разговаривать… — он бы еще что-нибудь добавил, чем сто футов разозлил бы меня. А этого сейчас делать нельзя. В этой комнате и перебить друг друга — раз плюнуть.
— Во-первых, элиты не было ни низшей не высшей, хочешь ругаться — ругайся правильно, а во-вторых… Можешь продолжать в том же духе. Минут через пятнадцать я действительно разозлюсь, и тогда мы попросту поубиваем друг друга.
Поэтому для общего блага предлагаю замолчать. И еще, когда лунный свет коснется вот той стенки — разбудишь…
— Что? — парень был шокирован — И ты спать не боишься?
— А чего бояться — того, что во сне ты мне глотку перережешь? Не думаю, что тебе захочется умирать здесь одному, возможно даже больше месяца, глядя на то, как разлагается мой труп. — Парень замолчал, а я закрыла глаза. Нет. Спать я не собиралась, но его надо заткнуть, а то я уже злиться начинаю. Лимин есть лимин,
даже перед смертью будет делать гадость представителю элиты. Против зова крови не попрешь.
Сколько продолжалось это противостояние? Кто знает. Век, может немногим больше. Двести лет назад на территорию нашего материка вступили первые лимины. Нет, тогда они назывались как-то по-другому, но как, думаю, не помнят уже и они. Они покидали свой остров, который стал почти безжизненным, и просили у Императора убежища. Тот согласился, но, правда, с рядом условий. Самыми главными, из которых были полное подчинение порядку, существовавшему на материке, а также признание врожденных прав элиты. Лимины согласились. Но уже лет этак через пятьдесят стали косо поглядывать на элиту, которая, по их мнению, вела ну совсем не правильный образ жизни. Для нас всех так и осталось загадкой, какой же порядок жизни лимины считали правильным. Но никто не обратил на это недовольство внимания. Пришлые есть пришлые. Что они могут? И где-то сто с лишним лет никто не воспринимал их всерьез. Сколько бы лимины не возмущались, сколько бы не пытались расшевелить «дремавшее» общество у них ничего не получалось. Но вот двенадцать лет назад что-то сбилось с привычных катушек, лимины, наконец, подняли общество. Мне тогда было чуть больше четырех, и я мало что понимала. Но, думаю — не только я. Элита, привыкшая к спокойной размеренной жизни, которая длилась не одну тысячу, лет не сразу ощутило угрозу, за что и поплатилось полным исчезновением. Уже через два года в государстве поднялся мятеж, элита как могла, защищала свои ценности, борьба шла с попеременным успехом, но после убийства императора все стало просто ужасным. Кто-то поспешил снарядить свои корабли и уплыть не знамо куда, но многие остались, что их и сгубило. В течение года новое правительство, состоявшее в основном из лиминов, один за другим придумывало разного рода заговоры и преступления, в которых можно было легко обвинить элиту. Все элитары, начиная с 10 лет, взошли за этот год на эшафот. Так было уничтожено общество, просуществовавшее с сотворения мира. Что было потом? Никогда не поверите. Через год наши местные жители, занимавшие когда-то прослоечку между элитой и купцами (в народе именуемые знать) свергли лиминов и повторили нарезаловку с эшафотом. Лиминов обвинили в предательстве и нарушении клятвы, но нам, оставшимся в живых элитарам, большая часть из которых была младше девяти лет, не вернули ничего и не дали шанса на нормальную жизнь. Нас просто вышвырнули за пределы приличного общества, позволяя, крепнуть и расти по своим законам. Что ж, теперь они платят по счетам.
Правда, детей лиминов бросили на произвол судьбы точно также. Не добив из милости, но и не дав ничего, кроме ненависти. Теперь обе стороны выживали, как умели, живя, где придется, не думая о будущем. До двадцати в среднем доживал один счастливчик из двадцати, а нормально устраивались в жизни… Нет, этих везунчиков можно по пальцам пересчитать, причем одной руки, причем с обеих сторон.
Что касается наших взаимоотношений с лиминами. Это вообще другая история. Грустная, страшная и опасная. Два лагеря ненавидели друг друга страшной ненавистью, причем и одну и другую сторону можно было понять. Мы ненавидели лиминов, потому что именно их родители убили наших, они ненавидели нас, потому что из-за смертей наших родителей убили их. В общем, не приведи все боги сразу встретиться лимину с элитарами и наоборот. Так, что та ситуация, в которой пребывала сейчас я, мягко скажем, была противоестественной. Он не бросил меня под копыта Всадникам ночи, мы вдвоем обчистили рынок, я спасла его от погони и собиралась вывести к своим, ну, к его своим. А что дальше? Целоваться будем? Не приведи Боги. Надо распрощаться с ним поскорее и забыть все как страшный сон.
— Эй, просыпайся, луна уже на той стенке — гаркнул он мне на самое ухо. Рассчитывал напугать? Глупый мальчик.
— Пошли. — Сказала я, медленно поднимаясь, и поправляя ремни на заплечном мешке. — Причем быстро. — Я подошла к лучику лунного света, слегка касавшемуся одной из стен подвала. В его свете едва виднелся небольшой зазор. Вот, то, что надо, и я вставила туда мое любимое кое-что. Дверь медленно открылась.
— И из-за этого мы здесь просидели три часа?
— Не три, а четыре. Идем. — Его глупость злила меня все больше и больше. Если ты ничего не знаешь, зачем давать комментарии. — Тебе куда надо выйти?
— Счас я тебе и сказал, где находится наше убежище. — Нет. Ну не проходимый идиот.
— Парень, а я тебя вообще об этом спрашиваю? Где тебе надо выйти в городе? — Он соображал секунд тридцать. Я уже медленно начинала беситься, когда он, наконец, сказал.
— Старая площадь часовщиков.
— Ясно! — Блин-оладушка, а мне совсем не туда. Ладно. Не бросать же его. — Идем. Но рот не открывай, у меня нервы не титановые.
— Хорошо — Мы шли минут сорок. Парень уже осторожно начал оглядываться по сторонам. Нервничает. Я бы на его месте тоже нервничала, но шла бы. А куда денешься?
— А не боишься? — вдруг спросил он.
— Чего?
— Того, что я про этот ход расскажу.
— А кто про него не знает?
— Но я то живым выйду.
— Поверь мне, если сунешься сюда один, выхода уже не найдешь. Этому лабиринту четыре тысячи лет, но до конца его никто не изучил. Так что, на твоем месте я бы не рисковала. Рискнешь — на один скелет в лабиринте будет больше.
— А ты откуда здесь все знаешь?
— Знаю, уж поверь. И осознания этого с тебя вполне хватит. — Дальше шли молча, пока, наконец, не вышли к развилке. — Все. Иди в этот коридор. Все время прямо, потом второй поворот налево. Снова прямо, упрешься в кованую дверь и выйдешь за квартал до площади часовщиков. Мой совет, будешь идти — иди по левой стенке и рукой по ней веди, что бы повороты не пропустить.
— Ладно. — Я уже развернулась, когда он сказал. — Погоди.
— Что еще?
— Завтра приходи на площадь часовщиков в полночь.
— Зачем?
— А у вас часом никто не пропадал. — Дилан. Значит он у них.
— А с чего вдруг такая доброта?
— Ты мне сегодня дважды жизнь спасла. А такого долга перед вами иметь не хочется. Я клянусь, что не обманываю.
— Верю. Я буду.
На том мы и расстались, а я еще два часа шлепала по закоулкам лабиринта. Можно было конечно выводить паренька и другим путем, но тот был слишком близок к нашему подвалу, а значит лучше не рисковать. И я была чертовски рада, когда, наконец, вышла уже в родные коридоры. Еще двадцать минут, и я скользнула в широкий промежуток между двумя стенами и открыла потайной ход. Дэйв не спал. Он обрадовано встал мне на встречу.
— Хвала Богам. Я уже думал, что не дождусь.
— Помоги. — Я устала начала снимать заплечный мешок. Глаза Дейва заметно округлились.