— Ты что, опьянела от такой малости? — спросил муж.
— Пьяна от жизни и любви, — смеясь ответила Ирма.
— А мы должны вскоре отрезветь, — сказал Рудольф, — особенно я должен, если мы хотим жить.
— Пока не надо, прошу тебя, дорогой! — возразила Ирма. — Дай мне хотя бы праздники пожить так. Только рождество! А потом делай как хочешь.
— Хорошо, пусть хотя бы рождество, — согласился Рудольф.
Но, несмотря на согласие мужа, любовь все же медленно, но неуклонно отступала перед жизнью. Хотя бы то, что они наняли работницу, которая должна была убирать комнаты и, в случае надобности, готовить обед, внесло в дом совсем другую атмосферу и настроение. Только по вечерам и по утрам, когда они были вдвоем, они пытались возродить прежнее. Но Ирма ощущала чутким и болящим сердцем, что жизнь все больше и больше вытравляет любовь в ее душе и в ее глазах. Она уже улавливала мгновенья, когда Рудольф больше не замечал ее красоты, хотя бывали подходящие минуты. Может, эта красота была уже не та? Пытливо оглядывала она себя перед зеркалом, исподтишка, втайне от мужа, и потихоньку ощупывала свое тело, словно хотела убедиться, что все пока что как прежде. Но Рудольф будто читал ее мысли и как-то мимоходом и между прочим сказал:
— Жена моя похудела.
Ирма вздрогнула от этих простых слов. Что они означают — похвалу или осуждение? Подбодрил ли ее Рудольф или предостерег? Ирма хотела было спросить у мужа объяснения, но не решилась. Побоялась, что услышит то, что не хотела слышать. Наконец она лишь произнесла:
— Ты так считаешь?
— Наверняка, — ответил муж. — В моду ударилась. Любовь делает женщин модными.
— Любовь и вправду истощает? — спросила Ирма.
— А ты как думаешь? — в свою очередь, спросил Рудольф.
— И, значит, те, кто более худые, чем я, любят больше, — заключила Ирма.
— Да, у них всех любовь больше, чем у тебя, — шутливо согласился муж.
— Веришь ты хоть сам в то, что говоришь? — спросила Ирма.
— Не верю, — совсем просто ответил Рудольф, и они засмеялись.
— Значит, я не похудела? — расспрашивала Ирма.
— Это все же так, — ответил Рудольф, подвел жену к зеркалу и показал, где у нее выступали кости, и это говорило о худобе. Но и сейчас он делал это так, будто все совсем не касалось его и их любви, и Ирма по-прежнему была в сомнении. Но зато ясный и прямой ответ она получила от кое-кого другого. Это произошло дня через два после разговора с мужем. Ирма шла одна по улице, и ей попался навстречу Ээди, который смотрел в сторону, делая вид, что не замечает ее, чтобы не здороваться. Но когда они поравнялись, Ирма повернулась в его сторону и сказала:
— Здравствуй, Ээди. Ты меня больше не узнаешь?
— Извините, госпожа, — ответил Ээди, сильно смутившись, — но я не хотел, чтобы было неловко.
— Кому неловко? — спросила Ирма.
— Не себе, конечно, кому-то другому, — ответил Ээди.
— Значит, мне? — с упреком спросила Ирма.
— Ну, конечно, — сказал Ээди. — Ты вдруг стала такой чинной… И худой, едва узнал.
— Это идет мне? — спросила Ирма, оживляясь.
— По-моему, нет, — безразлично ответил Ээди. — Жерди не в моем вкусе.
— Я же совсем еще не жердь, — сказала Ирма.
— Посмотрись после рождества в зеркало, если это и впредь так пойдет, — посоветовал Ээди и спросил как бы с осуждением: — Ты что, голодом себя моришь?
— Мой муж говорит, что это от любви, — засмеялась Ирма, она была горда своею любовью.
— Твой муж большой шутник, — сказал Ээди.
— Почему же? — удивилась Ирма.
— А то как же, — сказал Ээди, — если он говорит, что от любви становишься худой. Значит, у меня тогда должны быть только кожа да кости.
— Значит, ты тоже любишь? — сказала Ирма, желая поддеть парня: что он-то знает о любви. Но уже в следующее мгновенье она пожалела о своих словах; Ээди шагнул к ней и сказал так, что даже прохожие могли услышать, сказал горячо:
— Да, госпожа, я все еще люблю тебя. Выходи хоть за китайского императора, от моей любви ты не скроешься нигде. Жалуйся каждый день своему мужу, что я тебя люблю, это не поможет, я люблю тебя назло твоему господину, люблю и в сердце своем нарушаю с тобою твою супружескую верность.
— Ээди, ты пьян! — сказала Ирма и испуганно повернулась, чтобы уйти.
— Не беда, что пьян, — крикнул ей вслед парень, — я и трезвый люблю тебя.
Ирма спешила, как будто за ней увязались преследователи. В груди билось сердце, ей стало жарко и больно. «Какой я ребенок, — думала она, — а если бы услышал муж, что бы тогда случилось! Я же замужняя, и это никогда нельзя забывать».