Но когда Ирма подошла к мужу и он обнял ее, ей показалось, что руки Рудольфа как-то безразлично и вяло касались ее, не как раньше — с восхищением и лаской. Но он все же усадил ее на колени и продолжал:
— Главный вопрос ведь не в том, что будет с тобой, когда меня так или иначе не будет, а как раз напротив: что произойдет с тобой, если ты, моя жена, хочешь, так сказать, подольше остаться моей женой? Что произойдет с нами обоими, пока мы супруги? Можем ли мы и впредь жить так же, как жили до сегодняшнего дня? Сможем ли мы жить так всю жизнь, будто у нас вечный медовый месяц?
— Почему же не сможем, если мы сами того хотим, — сказала Ирма.
— Так ли уж это зависит от наших желаний? — спросил Рудольф. — Посмотрим на это просто и реально. Я не смогу содержать ни себя, ни тебя, если не стану общаться с другими людьми. Я рассчитываю на них, они рассчитывают на меня. У меня есть известные обязанности, которые могут распространяться и на мою жену, то есть на тебя. Все знают, что я женатый. Когда приглашают меня, то приглашают подчас и тебя, и мы не можем отказаться, мы должны идти, иначе нас сочтут бог весть кем. К тому же это может плохо сказаться на коммерции. А чтобы вращаться среди людей, нужно знать языки, европейские языки, немецкий, английский, французский. Не худо знать и русский.
— Я понимаю по-немецки, по-английски тоже, — сказала Ирма.
— Не только понимать надо, а хорошо знать, — объяснил Рудольф. — Я хотел бы, это было бы моей гордостью, чтобы моя жена владела европейскими языками, владела хорошо, восполняла то, чего у меня самого нет. Я сам представлял бы русскую и немецкую культуру, а жена взяла бы на себя английскую и французскую. Это нам понадобилось бы, когда мы отправимся путешествовать. А что мы когда-нибудь отправимся, в этом нет ни малейшего сомнения. Понимаешь теперь, о чем я думаю? Знание языков нужно для нашей жизни, нашего супружества, к тому же оно было бы полезно, если бы произошло что-то непоправимое со мной, с моим положением. А если на карту будет поставлена наша жизнь, наше супружество и, в случае беды, твоя жизнь, разве не можешь ты начать чем-нибудь заниматься, если ты любишь меня?
О да! Почему же она не сможет, если речь идет об их жизни и любви. Конечно, сможет! Ирма не могла на это возразить ни словом, ни делом. Во имя жизни и любви муж может требовать от нее все, что хочет. Если нужно выучить английский язык, Ирма будет его изучать, если надо знать французский, Ирма изучит его без лишних слов. Потребует жизнь и любовь знать китайский язык, и Ирма изучит его досконально, и мужу не придется стыдиться за нее ни в обществе, ни где бы то ни было.
Приступив к занятиям языками, Ирма подумала, что раз уж о машинописи и бухгалтерии было так много разговоров, она может заняться и ими, чтобы Рудольф увидел, как она ценит его советы. Не хватало еще стенографии, чтобы овладеть всеми премудростями, которые так нужны в наше время для сохранения жизни и любви. Но она могла бы изучить и стенографию, если этого захочет муж.
Итак, времени теперь не хватало совсем, с утра до вечера приходилось куда-то спешить или возвращаться, спеша откуда-то, а когда не нужно было уходить и возвращаться, тогда приходилось зубрить. Муж должен был видеть, на что способна Ирма ради любви: из-за любви она порой одерживает временные победы над своей любовью и поступает как разумный человек, который и не знает, что такое любовь. Она готова принести жертву, когда на карте стоит их будущее и совместная жизнь.
Однако учиться стало труднее и сложнее, чем когда она жила в бобыльской хибарке. Тогда все тяготы и нервное напряжение были просты и понятны, теперь же необходимо было их как бы растолковать себе, объяснить и рассудить. Особенно трудно было углубляться в учебные пособия, ибо, кроме них, было много иных интереснейших вещей, которых прежде не бывало. Ирма частенько ловила себя на том, что смотрит в пустоту, будто вокруг совершенно ничего нет. Глаза читали строчки, а мысли бежали между строк, бредили любовью, которая была и которая должна прийти снова. Не вечно же будут эти курсы и зубрежка, когда-нибудь вернется к ним любовь. Так или иначе, но к весне Ирма освободится от всякой колготы, и тогда они поедут в деревню, как говорит муж, — поедут туда, где посреди цветущего луга, между зеленеющих деревьев и кустов стоит музей их любви.
До тех пор они будут жить, как многие или как все, — муж сказал, как все: мужчины сами по себе, женщины сами по себе, будто нет на свете любви или будто она никого больше не влечет. И у него, и у нее появляются свои заботы и интересы, свои знакомства и занятия. Лишь время от времени они приходят домой отдохнуть от жизни, так сказать, перевести дух, и тогда возникает любовь, немножко любви, ведь совсем без любви нет и жизни.