Когда Ирма пошла сказать хуторянам «до свидания» — именно «до свидания», а не «прощайте», — старая хозяйка спросила: что, госпожа, видно, больше не приедет сюда, раз берет с собой так много вещей; Ирма же ответила уверенно:
— Мы обязательно еще приедем, погода стоит хорошая и ночи теплые.
И едва она сказала это, в голове у нее мелькнула радостная мысль: а что, если мы и в самом деле вернемся сюда вдвоем. Однако ж, когда автомобиль поехал, глаза ее почему-то стали мокрыми и она наверняка расплакалась бы, если б не стыдилась шофера. И ей вспомнилось, как она впервые ехала этой дорогой с мужем и на чем свет стоит кляла шофера — не нужен нам третий! Теперь же она кляла его почти так же, но потому, что ей не нужен был второй. Ирма хотела быть одна со своими слезами и горестями.
Когда приехали в город, Ирма почувствовала себя веселей и как бы безразличнее ко всем тем людям, что двигаются по улицам пешком, на лошадях, в автомобилях и в трамваях. И когда машина остановилась перед дверью дома, Ирма облегченно перевела дух, — слава богу, благополучно доехали, она уже дома, что бы ни ожидало ее потом.
Однако стоило ей открыть в вечерних сумерках двери квартиры и тотчас закрыть за собой, слух ее поразил какой-то небывалый звук или эхо, — будто она вошла в какое-то пустое помещение. Никогда еще так не бывало в этих стенах, даже в те времена, когда она была здесь служанкой. Неведомое и страшное эхо ошеломило ее. Еще немного — и она упала бы, держась руками за сердце, чтобы с ним не случилось чего-нибудь, со страху.
Ирма опиралась о стену в полутемной прихожей, пока не собралась с силами и не сделала несколько шагов. Она открыла дверь в столовую и заглянула через порог. Посреди комнаты стоял какой-то стол и два стула, которые Ирма никогда не видела. Она оказалась будто в чужой квартире.
В самом деле, в столовой вообще ничего не было, кроме этого чужого четырехугольного стола и двух стульев, так что нечего было опасаться и пугаться. Но Ирма все же не решалась войти в комнату. Потом набралась смелости, сообразила, что, если мебель увезена, значит, самого плохого, самого страшного, чего она боялась вначале, уже нет.
Да, конечно, не станет же человек что-либо делать с собой, если он думает еще о мебели, если у него вообще есть какие-то заботы. Стоя на обочине шоссе и глядя вслед столбу пыли, поднятому автомобилем мужа, Ирма ни о чем не думала, ей и не о чем было думать, и потому, пожалуй, пришли ей в голову мысли о самоубийстве. Где ничего уже нет, одна пустота, — остается лишь смерть, остается или приходит. Поэтому, как только Ирма открыла дверь и услышала жуткий глухой гул, издаваемый пустотой, к ней с неизбежной последовательностью пришла мысль о смерти; лишь поселившаяся в квартире смерть могла издавать такой звук; Ирма чувствовала, что смерть непременно где-то гнездится, когда жуткая пустота гнетет все твое существо и в жилах стынет кровь.
Но сейчас стало ясно, что не во всякой пустоте поселяется смерть, что в ней могут оказаться и какой-нибудь совершенно чужой стол с двумя стульями, которые вовсе не так и страшны. И конечно же, почему один стол должен быть страшнее другого? Потому что он один посреди пустой комнаты? Но нет же, при нем еще два стула, один для Ирмы, другой… Н-да, для кого же предназначен второй стул, если первый — для Ирмы?
Ирма переступила порог столовой и прошла прямо в зал, она уже не боялась смерти. Зал был пуст. Но не совсем. В нем стояла какая-то кушетка, и перед ней лежал коврик — его Ирма узнала; кушетка же была ей незнакома. Незнакомы ей были и два-три стула, и маленький стол. В спальной комнате остались кровать Ирмы и туалетный столик с зеркалами, который ей подарил муж. Прибавился небольшой шкаф, в нем было белье Ирмы, а прочая ее одежда была просто уложена на кровать, лучшего места ей не нашлось. Из спальни Ирма вернулась в зал, затем в столовую, оттуда прошла на кухню, которую еще не видела. И кухня тоже почти опустела, удалось найти только две чашки, два стакана, две тарелки, две кастрюли, нож и две вилки, маленькую сковородку и примус. Из кухни Ирма прошла в спальню и лишь сейчас сдвинула шторы, чтобы впустить свет, словно хотела получше разглядеть вещи. Она присела в верхней одежде, как вошла в квартиру, на край постели, прямо на разложенную там одежду, и какое-то время, недвижимая, смотрела перед собой в пол, будто все в ней замерло, оцепенело.