– Смотри, это тебе… Тебе нравится?
Я сунула маме под нос изуродованную голубую ткань, которую она так любила, украшенную красной ниткой, висевшей посередине и на поясе.
Я была в восторге. Мама едва не плакала – смотрела на меня, не зная, ругать меня или требовать вернуть все как было. Второе было невозможно, а потому не помогло бы и первое: ее любимая ткань была уничтожена. Мама молчала.
– Ты примеришь? Наденешь завтра на работу?
– Успеется, – едва проговорила мама.
Я не ожидала такой реакции. Мне не было понятно, почему она не обрадовалась, почему не пылает от восторга, как я.
Только потом я поняла ее молчание. Ей не понравилась юбка. Может быть, она была узка, думала я, нужно было сперва снять мерки, но так мама поняла бы мою задумку, и все бы пропало. Материал, к ее удовольствию, был бы спасен, но меня такой результат не удовлетворял.
Когда у меня прошло желание стать портнихой, может быть, из-за той первой неудачи, после которой я шила только сама себе, и то позднее и лишь несколько предметов одежды, во мне родилось сильное желание работать в библиотеке. Это желание предваряла встреча с крупно написанными буквами в букваре, очарование разноцветными формами, которые, взявшись за руки, создают значение, затем период совершенствования чтения слогов, слов, фраз и, наконец, книг. Примерно тогда, в первых классах школы, я стала понимать, что людские сообщества беспокоят меня, что мне не смешно и не интересно то, что смешит или интересует других, и что мне несравнимо приятнее сидеть одной в комнате или на скамье в парке, чем быть включенной в деятельность коллектива, которую у детей всегда сопровождает шум, визг, крики, зачастую ссоры и несносный плач. Дети поняли это и не слишком-то заставляли меня к ним присоединиться. Мы все были довольны: они – тем, что им не мешал скучный элемент в моем лице, а я – тем, что могла проводить время в покое, далеко от их криков. Библиотека стала моим желанным царством: книги и тишина. Я входила в библиотеки и наслаждалась царящим в них порядком, всегда одинаковой организации пространства, всегда одинаковыми обозначениями на табличках на деревянных полках. Все разговаривали шепотом. Скрип стула, когда вставала библиотекарша, шорох ее юбки, тихий звук шагов в балетках были звуками, в которых я отдыхала душой. Важные книги великих писателей, распавшиеся и заново вдетые в переплет, с побледневшими названиями, со страницами, потяжелевшими от влаги, от пролитого кофе, от листания, усталые буквы… И новые, привлекавшие внимание блеском корешков, но часто остававшиеся в стороне, дожидаясь включения в школьную программу или хорошей критики.
Я сидела и наблюдала за людьми в библиотеках разных городов. Когда они вступали на ковровое покрытие, застилавшее пол, чтобы заглушить шаги, их движения менялись – делались мягче, их руки точно играли в воде, ноги двигались медленно, все жесты становились спокойнее, тише. Даже лица приобретали новое выражение. Библиотеки вызывают уважение, возможно, подобно церквям. В почтовых отделениях люди толкаются, в посольстве в них пробуждается гордость, или страх, или нервозность, время ускоряется, люди сбиваются в группы, начинаются споры. В библиотеках время стоит, в плену у строк, создаваемых веками, чувства готовы улечься, посетители библиотек дышат непринужденно, сердца их стучат медленнее. Они объединяются в улыбках, разговаривают глазами.
Я не думала об этом, ворочаясь в кровати. Меня посещали совсем другие картины: новые нахмуренные люди, ярко накрашенные женщины, которые перешептываются за моей спиной, бородатые ученые в белых халатах кашляют, спорят, готовят друг другу пакости… Затем – будильники не звонят, я опаздываю, автобусы встревают в пробку на перекрестке, не двигаются, я приезжаю в Институт на два часа позже, директор смотрит на меня с укоризной, качает головой влево-вправо, шипит сквозь зубы, гнилые от табачного дыма, планирую ли я и дальше так себя вести, спрашивает меня сердито, и я вижу, что он думает отказать мне от места. Нет, больше никогда, оправдываюсь я, обещаю, умоляю… Меня отводят в помещение, в котором мне следует работать. Это маленькая бетонная коробка в подвале. Всего один стул в углу. Книг нет.
– Разве я не должна была заменять вашего библиотекаря?
Директор посмотрел на меня – смотрел десяток секунд без ответа, прямо в глаза, словно хотел меня загипнотизировать, на лоб ему упала тяжелая седая прядь, которую он широким движением вернул на темя, чтобы покрыть узкий участок без волос. Возвратив прядь на место, он кивнул.
– Да, библиотекарь получил травму, – проговорил он наконец.