Снова зазвонил телефон. Профессор Дубов извинялся, что не может прибыть на званый ужин: у жены приступ печени. Через десять минут позвонил кандидат наук Басалаев и попросил не ждать его: у тещи сердечный приступ, вызвали неотложную.
— Что за чертовщина! Зубы, приступы… Как сговорились!
Погребицкий с сердцем убрал со стола лишние приборы.
В прихожей раздался звонок. Погребицкий повеселел.
— Нина, идем встречать.
Звонил дворник.
Назначенное время для сбора гостей давно прошло. Телефон молчал. Погребицкий нервно ходил по комнате.
Притихшая Нина сидела в уголке дивана. Принесли письмо от профессора Окупевского, в котором он довольно туманно говорил о каких-то объективных обстоятельствах, помешавших ему посидеть в приятном обществе. Письмо не на шутку испугало Погребицкого. Что случилось? Почему все отказались от его приглашения?
Домашняя работница вызвала Нину на кухню.
— Про Аркадия Владиславовича… непонятное что-то, — сказала она, протягивая Нине «Ленинградскую правду».
Нина, забыв о своем нарядном платье, опустилась на табуретку рядом с газовой плитой и дрожащими руками развернула газету. В глаза бросился жирный заголовок фельетона: «Через пень — в кандидаты». Она испуганно ловила глазами ускользавшие строчки. А с плиты на ее роскошный туалет летели жирные брызги. Домашняя работница потихоньку, чтобы не побеспокоить хозяйку, тащила с конфорки сковородку с гусем.
— Аркадий! — в отчаянии закричала Нина, вбегая в комнату.
Погребицкий выхватил из ее рук газету. Он пробежал глазами первый и последний абзацы фельетона и побледнел. «Следуя методу Погребицкого, из любого факта почти без труда можно создать солидный научный труд… Тщетно пытался воззвать к здравому смыслу и логике третий официальный оппонент доцент Пивоваров… Так, со скрипом, как говорится, через пень в колоду, но диссертация о корчевке пней была защищена… Члены Ученого совета, решив во что бы то ни стало втащить Погребицкого в науку, явно перестарались…» Строчки фельетона смешались в голове Погребицкого, бессмысленными глазами он смотрел на стол, уставленный хрусталем, серебром, дорогими яствами и напитками.
Нина, боясь пошевелиться, испуганно смотрела на пего.
Высоко в небе растянулся клин улетавших журавлей с вожаком впереди. Тревожное и жалобное курлыканье долетало до земли. Осень. Облетели листья с деревьев, оголились поля и луга.
Анастасия Васильевна шла с чемоданом по улицам поселка. Каким маленьким казался он ей теперь после Ленинграда! С радостным волнением она вглядывалась в окружающее, испытывая нежность к земле, небу, деревьям. Она шла медленно, втайне надеясь на встречу с Алексеем Ивановичем. Вот его улица. Проехала водовозка. Возчик в брезентовом плаще легонько нахлестывал буланую лошадь. Мальчишка с пронзительным свистом мчался по улице за собакой, девушка в голубом дождевике простучала сапогами по деревянному тротуару. Стайка детей шумно играла перед крыльцом Любомирова. Вдали показалась усадьба лесничества. По-осеннему плескалась река, на пустыре расстилалась порыжелая дернина. Ноги сами несут к дому. Ельник в серебряных каплях встречает у ворот, кланяется березка, шелестя редкими золотыми листьями.
Матвеевна, увидев дочь, удивленно и обрадованно всплеснула руками.
— Господи! А мы-то тебя беломорским ждали! Михайло Кузьмич собирался встречать.
Анастасия Васильевна обняла мать:
— Все благополучно, мама?
— А что нам сделается? Ты-то как съездила?
Анастасия Васильевна выложила из чемодана покупки.
Мать возилась у печи, расспрашивала про Ленинград, сама рассказывала о новостях в поселке. — Пока Анастасия Васильевна умывалась и переодевалась, Матвеевна уставила стол едой. Жареные рябчики, фаршированная щука распласталась на блюде, рыбники горкой лежали на тарелке, от противня с жареной ряпушкой шел душистый парок.
Пышный стол удивил Анастасию Васильевну.
Матвеевна призналась: принес Куренков.
— Сколько раз я просила ничего не брать от него!
Матвеевна сердито одернула передник:
— А чего есть? Одну картошку? Она мне в глотку не лезет.
— Плати Куренкову за рыбу и дичь.
— Да, не берет он, господи! Говорит, за дары природы брать деньги совестно. Не накидывайся на человека, Настя. Мне он приносит, не тебе. Моя воля принять аль отказать.
— Ладно, — махнула рукой Анастасия Васильевна. — Тебя не переубедишь.