— О конференции после, Николай Алексеевич. — Кованен убрал со лба непокорную прядку волос. — Как нам быть с лесниками? Может, не стоит трогать приозерный лес? Доводы у Самоцветовой серьезные. С ними нельзя не считаться.
Из-под клочкастых бровей Любомирова насмешливо блеснули глаза:
— То-то-те! Я гляжу, Павел Антонович, лесная царица тебя околдовала. Не поддавайся ее чарам. Она — баба с характером. Любит поставить на своем.
Кованен пропустил мимо ушей шутку директора. Лицо его оставалось строгим, спокойным.
— Николай Алексеевич, лесничеству точно известно, что управление лесного хозяйства протестовало, но наш трест сумел как-то добиться разрешения на рубку. Очевидно, в министерстве сельского хозяйства, когда давали согласие нашим трестовским работникам, просто не задумались серьезно над тем, что такое защитный лес. Мы не должны воспользоваться их ошибкой.
Любомиров с трудом подавил закипавшее в нем раздражение:
— А Пудож? А Суоярин? Тоже ошибка? Рубят в запретных полосах, значит, можно. А нам с тобой тужить нечего. Не обмелеет Святозеро за каких-нибудь полсотни лет, а там новый лес вырастет и прикроет. Ну, что тебя так тревожит? Разговоры лесников? Но ведь сам хозяин — директор лесхоза — не возражает против рубки. А он больше нас с тобой понимает в лесоводческом деле.
— Самоцветова говорит, что Зайцеву жалко отдавать Святозеро. Он ездил в управление, хлопотал, но не сумел на своем настоять.
Любомиров вместе со стулом отодвинулся от стола, сердито уставился на Кованена, заговорил быстро, слегка заикаясь:
— Ты ей верь, она наговорит! Задалась целью ставить нам палки в колеса. Управление для нее ничего не значит. Трать на уговоры и реверансы дорогое время, когда у нас без лесничества своих дел — гора! Бульдозер с ремонта не вернулся, ус прокладываем вручную, оттянули людей с лесосеки, а трест наседает, требует развернуть заготовки во всю силу. Нам каждый час дорог. Будет она делать отводы или не будет — ее дело, а мы завтра начинаем рубку.
Любомиров долго чиркал спичкой по коробке, пока зажег. Курил нервно, роняя искры на бумаги. Кованен поставил перед ним пепельницу. Молчание затянулось. В кабинет заглянула Стрельцова и тотчас же скрылась за дверью. В приемной слышались приглушенные мужские голоса.
— Павел Антонович, — заговорил Любомиров обыденным голосом, давая понять, что он считает разговор о Святозере законченным. — Баженов свой доклад к сроку не успеет подготовить. Уж очень большой материал. Выполнение плана по качеству. Как ты смотришь, если партсобрание отодвинуть на недельку? Пусть главный инженер как следует подготовится. Поговорить народу есть о чем. Качество, сам знаешь, не на высоте.
— Хорошо, перенесем собрание на пятнадцатое, — подумав, согласился Кованен. — И все же мое мнение, Николай Алексеевич, запретное кольцо не трогать.
Любомиров ткнул недокуренную папиросу в пепельницу, исподлобья взглянул на парторга:
— Иными словами, сорвать план весенне-летних заготовок?
— Начнем рубку на Маньге, — спокойно возразил Кованен.
Любомиров досадливо пожевал тонкими губами, рука нервно взъерошила седой ежик жестких волос. Он заговорил сдержанно, стараясь придать хрипловатому голосу мягкую убедительность.
— Маньга от нас не уйдет. Поймите, Павел Антонович, одно: если управление лесного хозяйства согласно, директор лесхоза не возражает, то ничего плохого здесь нет. А Самоцветова покипит-покипит и остынет.
Кованен молчал, Любомиров искоса поглядывал на парторга, ожидая его слов, но сухощавое лицо Кованена хранило непроницаемое выражение.
— Святозеро — для нас находка, Павел Антонович. — Любомиров говорил все так же сдержанно и мягко. — Древесина под боком, добавочные усы шить не надо, переброска механизмов займет немного времени…
— Все это так, Николай Алексеевич, но я остаюсь при своем мнении.
Любомиров закричал, багровея:
— Да поймите же вы, наконец, самую простую вещь! Не справимся с заданием, отвечать будем мы с вами, а не ваша подзащитная, гражданка Самоцветова!
Рука Кованена сжала карандаш, смуглое лицо порозовело. Он поднял потемневшие глаза на своего собеседника и после небольшой паузы заговорил глухо, но спокойно:
— Николай Алексеевич, оставим лесничую в покое: не в ней суть. Дело в принципиальном отношении к вопросу. Прежде всего, мы с вами коммунисты, а потом уже лесозаготовители. Упираться взглядом только в свое корыто, значит, не понимать своего долга, соответственно…
— Постой, постой! — перебил Любомиров, вновь вскипая. — Ты меня не учи. Я тебя вдвое старше, и в партии не новичок. Я свой долг очень хорошо понимаю. Мой долг — работать на своем посту так, как я работаю. Мой труд правительство орденом отметило.