— У меня к вам одно замечание, — спокойно обратился к машинисту Кованен, — Лесничая — лицо служебное. У нее есть фамилия.
— За «дамочку» извиняюсь, — буркнул машинист.
Итак, против рубки голосовало четыре человека, Баженов и машинист поддержали директора, лебедчик воздержался. Любомиров тяжелыми шагами подошел к столу. Все смотрели на него в полном молчании.
— Я уважаю мнение большинства, — начал он с запинкой, — Я всегда подчинялся решениям партийной организации, но в данном случае я не могу согласиться…
Поймите, товарищи, мое положение исключительно тяжелое. Я — руководитель предприятия, я отвечаю за план. Весенне-летние заготовки требуют большого напряжения сил. Против зимы план не снижен. Трест понимает, что нам нелегко. Поэтому он пошел нам навстречу, выхлопотал близкий к вывозке участок. Как можно нам самим отказываться? Директор лесхоза Зайцев не возражает, а он — прямой хозяин леса. Я знаю, он дал срочное распоряжение Самоцветовой сделать отводы. Что ж нам еще нужно? — Любомиров помолчал. — Завтра мы приступаем к валке. Спокойной ночи, товарищи. — И ни на кого не глядя, Любомиров вышел.
Пока, расстроенный и раздраженный, Любомиров добирался до дому, Кованен ходил по кабинету и в одиночестве обдумывал создавшееся положение со Святозером. Поехать завтра в район? Ну, хорошо, он поедет, райком вызовет Любомирова, а тот скажет то же, что на бюро. Как же быть? И посоветоваться не с кем… Он очень устал, но домой не торопился. Там его никто не ждал: жена с сыном уехала в Беломорск к родителям.
Кованен облокотился на стол, подпер ладонями голову. Что же все-таки предпринять? Завтра Самоцветова придет и спросит…
Кованен испытывал внутреннее недовольство собой: он, парторг, не смог убедить директора. Что же предпринять?.. Стенные часы звонко и весело пробили двенадцать. Кованен машинально взглянул на свои ручные и снял телефонную трубку. Междугородняя долго не отзывалась. Районная телефонистка соединила его с квартирой секретаря райкома. Ему ответил женский голос. Кованен назвал себя, извинился, что беспокоит в неурочное время и попросил пригласить к телефону Леонида Яковлевича. Женщина ответила: «Мужа нет. Он на лесопункте, в Лебяжьем». «Минуточку, не вешайте трубку! — закричал Кованен. — Простите, пожалуйста, за беспокойство. Еще один вопрос. Мне очень нужно знать, когда вернется Леонид Яковлевич». На другом конце провода медлили с ответом. Наконец он услышал: «Я знаю, что завтра Леонид Яковлевич собирается ехать в Петрозаводск». Кованен поспешно переспросил: «Завтра?» «Да», — громко и отчетливо прозвучал голос жены секретаря райкома, будто она стояла рядом с Кованеном, в его кабинете. Звякнул звоночек отбоя.
Домой Кованен пришел голодный и усталый. Хотелось горячего чаю, но он поленился разжечь примус, поел холодных котлет и выпил молока. Комната без жены и сына казалась слишком просторной, неуютной и тоскливой. Игрушечный грузовик со сломанным колесом лежал на этажерке рядом с букварем. На столе белели аккуратно сложенные стопочкой носовые платки, подворотнички: уезжая, жена позаботилась, чтобы их хватило до ее возвращения. Кованен подшил к гимнастерке чистый подворотничок, снял с кровати покрывало, аккуратно сложил его и повесил на спинку стула. Спать не хотелось. За стеной тоненько заплакал соседский ребенок и тотчас же умолк. Кованен распахнул окно. Белые ночи уже отошли, но еще было светло. Волны свежего воздуха вливались в комнату. Тихо в поселке. Где-то за лесом рокочет мотор самолета, глухо и далеко. Кованен закрыл окно тяжелой шторой, зажег свет, разделся и лет в постель.
Рано утром, когда поселок еще только начал просыпаться, Кованен выкатил из сарая мотоцикл, завел его и, будоража тишину улиц, выехал на шоссе, сизое от ночной сырости. В лицо удар ил свежий пьянящий ветер. Впереди, по шоссе, бежал грузовик. В автомобильные очки Кованена застучали крупные песчинки, поднятые в воздух колесами грузовика. Кованен рванулся вперед и оставил позади грохочущий грузовик. Навстречу ему понеслись придорожные леса, полосатые километровые столбы, белые стрелки указателей населенных пунктов, обрывистая цепочка гранитных скал. Шоссе зазмеилось параллельно полотну железной дороги. В ушах свистел ветер, замирало сердце, захватывало дух. Все его существо охватило щекочущее, веселящее чувство. Оторваться бы от земли, врезаться в прозрачную синь утреннего воздуха и лететь со скоростью ракеты. Кованен любил езду быструю, головокружительную. Все, кому он предлагал проехать с ним на мотоцикле, неизменно отказывались с веселой шуткой, вроде: «Спасибо. Мне еще жизнь не надоела».