Через два часа Кованен въехал на своем стремительном транспорте в районный центр и значительно сбавил скорость. Он остановил запыленный мотоцикл на главной улице у двухэтажного дома с узеньким палисадником, за оградой которого теснились кусты шиповника и тоненькие деревца — клены. Кованен стремительно избежал по ступеням деревянной лестницы на второй этаж. В коридоре уборщица мыла полы. На его вопрос она ответила, что все отделы еще закрыты: рано. Кованен спустился вниз. «А вдруг Леонид Яковлевич прямо из дому отправится на станцию?» — подумал он и решил подождать на улице. Квартира секретаря в доме напротив, он его встретит. Кованен сел на крыльце, достал из кармана куртки вчерашнюю газету, стал читать.
— Что случилось, друже?
Кованен подпил глаза. Перед ним стоял секретарь райкома. Кованен быстро поднялся, поздоровался. Рука секретаря крепко пожала его руку.
— Смотрю в окно: знакомая фигура. Жинка сказала, что ты вчера ночью звонил.
Секретарь говорил, слегка растягивая слова, с мягким южным акцентом человека, которому с детства был близок украинский язык. В светлых глазах светился ум и что-то хитровато-добродушное пряталось в их глубине и в складках крупного рта, полного белых крепких зубов. На вид ему было не больше сорока пяти. Широкоплечий, плотный, со здоровым цветом лица, выбритый и причесанный, он был одет в серый костюм с депутатским значком на лацкане пиджака.
— Времени у меня маловато. В Петрозаводск еду. Поднимемся ко мне. Расскажешь, что там у вас стряслось.
Секретарь легко поднялся на второй этаж, своим ключом открыл кабинет — просторную комнату с низким потолком, ковровой дорожкой на крашеном деревянном полу, с портретом Ворошилова над письменным столом.
Кованен рассказал, что заставило его звонить ночью и сейчас примчаться в район. Секретарь слушал, собрав складки на лбу.
— Что вам посоветовать? — медленно повторил он, чуть выпячивая нижнюю губу. — Откровенно скажу тебе, первый раз сталкиваюсь с таким делом. Никто из лесников мне на вас никогда не жаловался. Говоришь, у Любомирова бумага из треста? М-да… Сложная ситуация… — Секретарь поскреб ногтем подбородок: — И лесники, говоришь, очень встревожились?
— Да, Леонид Яковлевич, очень встревожились. Коллектив лесничества маленький, с техническим персоналом не больше двадцати человек, но народ трудолюбивый и принципиальный.
Обращение секретаря на «ты» не задевало Кованена. Он питал к нему сложные чувства — уважение, как к старшему товарищу, опытному в партийных делах, — и чувство личной симпатии, как к человеку: секретарь никогда не подчеркивал свое положение, не распекал за промахи в работе, а с большим внутренним тактом указывал на ошибки, убеждал, терпеливо поправлял.
— А Николай Алексеевич никак не соглашается с тобой?
— Нет, Леонид Яковлевич. Ни со мной, ни с бюро.
— Узнаю и здесь его характер. Скала!
Секретарь добродушно усмехнулся, приглаживая широкими ладонями зачесанные назад густые волосы.
— Мне непонятно, почему управление лесного хозяйства подписало приказ? Они-то знают, что лес защитный?
— Конечно, знают, Леонид Яковлевич.
Кованен облизал пересохшие губы, взглянул на графин с водой. Секретарь перехватил его взгляд.
— Чаю выпьешь? — неожиданно спросил он и не обращая внимания на протестующий жест Кованена встал и приоткрыл дверь в приемную. — Наталья Ивановна, принесите-ка, пожалуйста, пару стаканчиков чаю.
Пожилая женщина принесла на подносе чай и несколько бутербродов.
— Леонид Яковлевич, спасибо. Я дома… — начал было Кованен, но секретарь перебил его:
— Ешь, друже. Ты — человек молодой, дома еще раз позавтракаешь: лишняя еда тебе не повредит.
Секретарь подошел к окну и, легонько постукивая пальцами по подоконнику, думал, устремив прищуренные глаза вдаль. Кованен наскоро поел, выпил стакан теплого чаю и отнес поднос на тумбочку. Секретарь вернулся на свое место.
— И директор лесхоза Зайцев, говоришь, не возражает?
— Нет, только лесники, — подтвердил Кованеи.