– Неужели я настолько похожа на непроходимую дуру, чтобы пить твою отраву? – голос мой звучал спокойно, но в нем звенела сталь. – Убирайся.
Мишери застыла, словно изваяние. Ее приторно-сладкая улыбка, еще мгновение назад кривившая губы, треснула, как тонкий лед, и из-под нее проступил хищный, волчий оскал. Глаза сузились, превратившись в две узкие щели, в которых плескалась неприкрытая злоба.
– Жербан! – ее крик был резким, как удар хлыста, она не сводила с меня тяжелого ненавидящего взгляда.
По команде, из-за покосившегося забора, как черти из табакерки, выскочили трое. Первым был Жербан – тощий, жилистый, с вытянутым, неприятным лицом, напоминающим морду голодного демодрила. Он хищно осклабился, и его пальцы с громким, сухим треском прошлись по костяшкам. За его спиной маячили двое других – настоящие горы мышц, коротко стриженные бычьи затылки, тупые, безразличные лица. На широких кожаных ремнях угрожающе покачивались грубые рабочие топоры, отполированные до блеска частым использованием.
– Держи ее, – прошипела Мишери, в ее голосе теперь не было и тени притворной любезности.
Сердце ухнуло куда-то вниз. Инстинкт самосохранения заставил меня рвануться к спасительной двери дома, но было поздно. Жербан, несмотря на худобу, двигался с пугающей быстротой. Он настиг меня внутри дома. Его пальцы, костлявые и сильные, как железные крючья, мертвой хваткой вцепились в мои волосы у самого черепа. Боль была такой острой, что на глаза навернулись слезы.
– Ах ты, наглая тварь! – заверещал он мерзким, визгливым голосом, дергая меня за волосы так, что голова мотнулась назад. Одним рывком он развернул меня и с силой швырнул на грубо сколоченный кухонный стол. Посуда на нем подпрыгнула и со звоном посыпалась на пол. – Ты что, не слышала?! Моя жена тебе мир предлагает, а ты нос воротишь!
Мишери медленно, с кошачьей грацией, подошла ближе. Она не забыла прихватить с забора свою бутыль с ядовитым варевом, и теперь покачивала ее в руке, словно драгоценность. В ее глазах плясали злорадные огоньки.
– Держи ее крепче, Жербан, – голос сочился удовлетворением. – Кажется, наша гостья немного не в духе. Придется преподать ей урок вежливости.
Они прижали меня, а Жербан, хихикая, зажал нос. Я боролась, но Мишери уже приготовилась влить зелье мне в горло. Ее глаза сияли жадным блеском, предвкушая момент триумфа. Вдруг, откуда не возьмись, выскочила Тьма. Шипящий рычащий комочек ярости – она взлетела на плечи Жербану и молниеносно вцепилась когтями ему в лицо, а маленькими, но острыми клыками – в шею.
Я жутко перепугалась. За Тьму, за себя. Но больше за мою милую лери. Хоть сейчас она и не выглядела милой, я то понимала, что этот малюсенький зверечек ничего не сможет противопоставить этим негодяям, кроме своей безудержной храбрости. Они могут ее покалечить и даже убить!
Жербан завопил и отпустил меня. С его лица исчезла самодовольная ухмылка – теперь в глазах пылали ярость и ненависть. Вцепился в Тьму, с трудом отодрал ее и швырнул в сторону. Я кинулась на него, но меня тут же перехватили два головореза, которых эта парочка привела себе в помощь. Я вспомнила про магию от Арти. Не собиралась ее использовать, боялась, но сейчас это все отступило на второй план. Сейчас я должна защитить Тьму и себя – все средства хороши.
В моих ладонях начали образовываться шипящие всполохи серебристой магии.
– Совсем слепые что ли?! Не видите?! Она колдует! – завопила Мишери и стукнула меня чем-то тяжелым по голове.
Я потеряла сознание. Позже, когда начала приходить в себя, ощутила, что задыхаюсь, глотая противную жижу. Она обожгла горло, словно расплавленный свинец. Мир поплыл. Голоса стали далекими, будто из-под воды.
– Все, хватит, – Мишери одобрительно кивнула. – Теперь слушай.
Тело стало ватным, мысли – густыми, как смола. Где-то внутри кричала я, но голос не слушался.
– Возьми, – голос Мишери, теперь лишенный всякой фальшивой сладости, был тверд и холоден, как сталь.
Она с силой втиснула мне в ладонь какой-то тяжелый, холодный предмет. Это был артефакт, гладкий, округлый, размером с крупное яблоко, отливающий тусклым, неземным светом, будто заточенная внутри него луна билась в агонии. Поверхность его испещрена тонкими, едва заметными рунами, которые, казалось, вибрировали под моими пальцами.