Я не отвечала, устремив взгляд на море.
— Может, мне попросить прощения? Это нетрудно.
Низко склонившись передо мной, как перед королевой, он произнес:
— Ради всего святого, простите меня, прекрасная госпожа, за то, что я оскорбил ваш слух и зрение недостойным зрелищем.
Я сухо произнесла:
— Не паясничайте. И не думайте, что это мой каприз. Тут все гораздо глубже.
— Не драматизируйте, дорогая.
Помолчав, он насмешливо добавил:
— Я часто представлял, что будет, если мы когда-нибудь поссоримся, но даже подумать не мог, что вы станете дуться из-за такой чепухи.
— Я не дуюсь! — воскликнула я, чрезвычайно задетая. — И это не чепуха! Вы человека убили!
— Это был не человек, а враг. Врага надо убивать. Это одно из тех правил, которым я следую.
— Враг — не человек, да?
— Да.
— Ничего себе взгляды!
— Милая моя, смею вас уверить, что только благодаря этим взглядам я еще жив. — Внимательно глядя на меня, он произнес: — Око за око, зуб за зуб — это, может быть, и кажется вам жестоким, но это справедливо. Разве не так? Это библейская истина, и я ей следую. Вы заблуждаетесь, моя дорогая, думая, что я жесток. Я не жесток, в душе я, может быть, даже очень добрый человек. Но жизнь хорошо показала мне, что в нужном случае следует собрать себя в кулак и полагаться только на свою силу. А сила — жестокая вещь, в этом я с вами согласен.
— Еще и безобразная, — сказала я с отвращением. — То, что вы устроили с этим корсиканцем, было безобразно!
— Что ж, вероятно, это так. Смерть редко когда бывает красива, но корсиканец получил по заслугам. Его приятели найдут труп и, может быть, поостерегутся в дальнейшем поступать по-прежнему. Таким образом, я, возможно, даже совершил полезное дело. А если бы я лишь увещевал и не противился злу насилием — о, это было бы слишком долго, Сюзанна. Да и вряд ли мне дали бы договорить до конца.
Он говорил абсолютно холодно, казался совершенно спокойным, даже насмешливым. Я раздраженно топнула ногой. Как он может вот так спокойно стоять, опираясь плечом на косяк и заложив руки за спину? Да еще улыбаться так насмешливо! Он зверски убил человека, я видела мозги, плавающие в луже крови, и это было делом рук моего мужа!
Он заговорил снова:
— То, что я сказал, вовсе не значит, что вы не можете думать иначе. Но вы женщина, вы моя жена, и на мне, а не на вас лежит ваша защита. Вы бы первая презирали меня, если бы я мог лишь болтать. Вспомните хотя бы Людовика XVI — ну, для примера.
— Людовик XVI — мученик, святой, его будут оплакивать и через тысячу лет! А что скажут о его палачах, на стороне которых была сила?!
Наклонившись ко мне, он тихо и насмешливо спросил:
— А вы сами, Сюзанна, — неужто вы хотели бы видеть меня таким мучеником? Или, того больше, стать мученицей вместе со мной? Ну-ка, примерьте эту участь на себя, и вы поймете, что нужно уметь убивать, чтобы тебя не убили.
Я не отвечала, закусив губу. Тогда Александр, тихо смеясь, потянул меня к себе.
— Ну, перестаньте дуться. Я вовсе не такое чудовище, как вы себя уверяете. Я люблю вас, дорогая. Я люблю свою семью. Именно для вас я хочу быть сильным. Я тысячу раз предпочту сделать больно другим, чем причинить боль вам.
— Вы думаете, мне это льстит? В один прекрасный день вы измените свое мнение насчет меня…
— Насчет вас? О, нет. Ваша уникальность заранее устраняет такую возможность.
Он поцеловал меня, но я не ответила.
— Александр, обещайте мне, что такое больше не повторится.
— На ваших глазах — да. Я уже понял, как это на вас действует, и ничего подобного больше не совершу.
— Нет, я же не о том просила…
— Да бросьте вы упрямиться. Что толку говорить о пустяках? Мы и так много времени потеряли, чтобы теперь без конца разглагольствовать о том, что никакого значения не имеет.
— Да как вы…
Я возмутилась тем, что все мои возражения он считает чепухой, но ничего сказать не успела. Рывком прижав меня к себе, он так сжал меня в объятиях, словно хотел задушить.
— Целая ночь без вас — вы думаете, это ничего не значит для новобрачного, а, любовь моя?
Он спрашивал насмешливо, но его губы вполне серьезно, страстно, жадно припали к моему рту, и этот полунасильственный поцелуй показался мне почти жестоким. Он действовал так поспешно, порывисто, неумолимо — я впервые видела его таким.
— Стой спокойно! — приказал он хрипло и почти гневно. — Я не собираюсь тебя убивать.
Я хотела сказать, что знаю об этом, но, сильно сжав руками мою талию, он вдруг повернул меня, прижал лицом к стене и в тот же миг рванул вверх мою юбку. Задохнувшись от возмущения, я громко запротестовала, ибо вообще терпеть не могла эту позу как слишком унизительную, но он не слушал меня; крепко сжимая меня в объятиях и не давая мне опомниться, он коленом шире раздвинул мне ноги и, прежде чем я успела ахнуть, одним мощным ударом уже погрузился в меня — так сильно и неистово, что я закричала от боли, возмущения и неожиданности.