Разум как раз утверждал, что ехать в этом вагоне — чистое самоубийство.
Доски гнилые. И отходят. И наверняка внутри сквозит нещадно, не говоря уже о том, что это сооружение, по недомыслию прицепленное к составу, вовсе, быть может, не способно с места стронуться.
— Хотя, конечно, — смешался было пан Сигизмундус, в очках которого мир сделался смутен и мрачен, — я не вправе требовать от женщин разума.
— Что?
— Да будет вам известно, дорогая кузина, что в прошлом нумере «Медицинского вестника» увидела свет презанятнейшая статья профессора Собакевича…
И статья, и профессор, и сам журнал Евдокию волновали мало.
— …он утверждает, что женский мозг много легче мужского, а такоже извилины его упрощены, ввиду чего несомненно, что женский разум также более примитивен, не способен к мышлению абстрактному, а такоже…
— Стоп. — Евдокия поставила саквояж.
Пана Сигизмундуса хотелось ударить.
— Какое отношение это имеет к вагону?
Ее провожатый смутился, но ненадолго.
— Очевидно, что в скудоумии своем, дорогая кузина, прошу не обижаться на меня, ибо желаю я говорить вам исключительно правду, как велит мне то мой родственный долг опекуна и единственного вашего родственника…
…говорил он громко, пожалуй, чересчур громко, и от голоса его женщина, что дремала на лавочке, встрепенулась. Она поправила кружевную свою шляпку из белой соломки, сняла пуховую шаль, которую скатала валиком и уложила в кружевную же корзинку, правда чересчур крупную, чтобы быть изящною.
— …вы не способны осознать несомненных преимуществ нашего с вами вояжа…
— Это каких же?
Евдокия повернулась к женщине спиной.
Она ощущала колючий холодный взгляд ее, который был Евдокии неприятен, как и сама она, чистенькая, благодушно-розовая, неуместная на этом грязном перроне.
— Во-первых, — тощий палец пана Сигизмундуса вознесся к небесам, — несомненная экономия. Билет обошелся всего-то в пять медней…
Евдокия и одного не дала бы.
— …тогда как за второй класс просили уже два сребня, не говоря уже о первом. — Эти слова пан Сигизмундус произнес с немалым раздражением, так, что стало очевидно, сколь глубоко презирает он всех тех, кто выбрасывает деньги за путешествие в первом классе. — Меж тем, логически размышляя, все пассажиры проделают одинаковый путь что по времени, что по расстоянию. Так к чему платить больше?
Евдокия открыла было рот, чтобы рассказать о такой немаловажной вещи, как комфорт, но ей не дозволено было произнести ни слова.
— Если же ты печешься об удобствах, — сказано было сие так, что Евдокия мигом устыдилась, — то я, дорогая кузина, способен обеспечить их. Я взял одеяло. Два.
Два пальца упирались в небеса.
— И флягу с горячим чаем. Бульон. Четыре куриных ножки. Яиц вареных… — Перечисление всего, что пан Сигизмундус счел нужным взять с собой — а судя по количеству чемоданов, список был немаленьким, — грозило затянуться надолго.
— Там дует! — Евдокия обернулась к женщине, которая подошла совсем уж близко, пожалуй, неприлично близко. — Скажите вы ему, что там дует!
— Ах, милочка, — женщина ответила очаровательнейшей улыбкой, столь сладкой, что оною улыбкой можно было глазуровать пряники, — вы уж не обижайтесь, но я так скажу: ваш родич прав. К чему платить больше? Поверьте моему опыту, в вагонах второго класса сквозит ничуть не меньше.
Зато выглядят эти вагоны куда приличней.
— Вот! — Пан Сигизмундус одарил новую знакомую благосклонным кивком.
— И чай там подают дурной. Не чай — название одно, а постельное белье и вовсе не свежее. — Она подхватила Евдокию под локоток. — К тому же никогда не могла я спать на этом постельном белье. Только и представляю, кто на нем до меня лежал…
— Лучше спать вовсе без белья?
Женщина рассмеялась журчащим смехом.
— Вы шутница… нет, я вот вожу с собой простыночку… и пуховую шаль. Она места занимает меньше, а греет лучше всякого одеяла… к слову, позвольте представиться — панна Зузинская.
Она протянула Сигизмундусу ручку, которую тот принял осторожно, брезгливо даже, сдавив полненькие, унизанные кольцами пальчики.
— Сигизмундус, — представился он, разглядывая что перстеньки, что саму панну, такую всецело благолепную, как сахарная фигурка со свадебного торта. — Студент. А это кузина моя. Дульсинея. Но на Дусю тоже отзывается.