О том, что Герман за этот месяц не сделал мне ничего плохого. Что он ни словом, ни делом не причинил мне не то что боли, даже неудобства... Да, именно из-за него мне пришлось остаться с ним в одной квартире и более того — спать с ним в одной кровати.
«Но было ли это так ужасно? Ведь меня тянет к этому мужчине. Сильно тянет».
Я натурально в этот момент потянулась.... к Герману ( на самом деле, потянулась непонятно куда, потому что Герман держал меня так, что фиг двинешься)... а он, застав как каменный истукан, просто чего-то ждал.
.. но затем где-то неподалеку от нас хрустнула сухая ветка.
К этому времени лесная тишина, потревоженная до этого момента лишь внезапной остановкой проходящего мимо поезда, вновь пришла в равновесие, поэтому-то звук хруста прогнившей ветки получился особенно громким. Это один из находившихся вдалеке мужчин из команды сопровождения Левицкого, случайно наступил на поваленный трухлявый ствол и этим испортил то странное чувство близости, которое возникло между мной и Германом.
Я тряхнула головой, быстро отогнав то странное, иррациональное чувство, которое минуту назад захватило всё моё естество.
Левицкий же, бросив злой взгляд в сторону неосторожного служащего, утробно зарычал, напоминая мне, с кем именно я сейчас имею дело.
Я вздрогнула … и замерла от испуга. Хотя, как мне потом показалось, этот рык относился именно тому оступившемуся работнику, а вовсе не мне. А мне... мне открыли дверь переднего сидения рядом с водительским и просто засунули меня внутрь, с силой захлопнув за мной дверь.
Оказавшись в машине, я первым же делом подумала о том... что здесь дико холодно. И вторым — что именно это и странно. Нет, в самом городе мы всё время ездили вдвоём... но сейчас и машина была другой, не нашей... и ситуация больше напоминала события месячной давности.
Тогда, помнится, Герман сам за руль не садился.
Резко открывшаяся с другой стороны дверь, принесла в салон не только промозглость ночного ещё зимнего леса, но и предмет моих мыслей — господина Левицкого, забравшегося в салон с каменным выражением на его ставшим полностью человеческом лице.
— Не понимаю, что тебя удивляет, — отрывисто произнёс Герман, включая для меня печку. — Я сейчас в таком состоянии, что готов разорвать каждого оборотня, который посмеет приблизиться к тебе хотя бы на ближайшие сто метров.
Он бросил на меня быстрый острый взгляд... резанувший меня по лицу.
— И это не метафора, Наташ.
— Почему? — выдавила я из себя этот короткий вопрос. Сейчас мне снова стало страшно... страшно за то, что меня ждёт в будущем... страшно за то, куда привезет меня этот автомобиль.
Герман ощерился.
— Ты знаешь про полнолуния, — процедил он. — Знаешь, что в полнолуние нам тяжелее всего контролировать своих зверей.
— Но в прошлом месяце... это ведь тоже было время полнолуния. Но с нами был водитель.
Герман усмехнулся.
— Тогда я ещё не мог сам водить.
После этого между нами повисла тишина. Я...
Я действительно знала про полнолуния. Успели рассказать за этот месяц. И хотя я понимала, что это неправильно и даже глупо, но после слов Германа я почувствовала себя чуть ли не предательницей.
— «Чуть ли»? — снова усмехнулся Герман. На этот раз его усмешка вышла циничной.
Повернув к нему голову, я подумала об одной странности, которая уже какое-то время не давала мне покоя. То есть раньше, когда случались такие моменты, я думала, что, возможно, просто произнесла фразу вслух — когда я стала жить одна, я иногда неосознанно проговаривала какие-то из своих особенно тяжелых мыслей, чтобы голосом распугать тишину одиночества... Ещё какие-то моменты можно было списать на выражение моего лица... иногда не надо слов, достаточно посмотреть на человека, чтобы понять, о чем он сейчас думает.
Но эта ненормальная с человеческой точки зрения (и человеческой биологии) власть, которой владел Герман — его ментальная способность управлять моим телом, делавшая меня просто послушной куклой в его руках...
И я вот подумала. Если он может так... то, может быть, он также легко может читать мои мысли как открытую книгу?
Вздохнув, я перевела взгляд вперед — на черный, ночной лес.
Это, конечно, было довольно фантастическим, даже сумасшедшим предположением, но... положа руку на сердце, разве существование ещё одной расы на Земле — расы оборотней — уже не сумасшествие?
Я снова повернулась к Герману и прямо спросила его об этом.
— Как ты это делаешь? — поинтересовалась я как можно более спокойным тоном.
— Что — это? — глядя на дорогу, не на меня, спросил Левицкий.