Я чувствовала себя хрупкой вазой, которую боятся даже тронуть, чтобы не разбить. И хотя я знала, что внутри меня растет новая жизнь, я все еще оставалась собой, со своими желаниями, амбициями и потребностью в самостоятельности.
Иногда мне хотелось крикнуть: "Я не сломаюсь! Я сильная! Дайте мне дышать!" Но вместо этого я лишь тихо вздыхала, стараясь не обидеть его, не ранить его чувства. Ведь я знала, что он делает все это только из любви ко мне.
Он был солдатом до мозга костей. Выправка, короткая стрижка, взгляд, будто высеченный из камня. Эмоции? Он их не демонстрировал. Особенно на людях. Казалось, он выковал вокруг себя броню непроницаемости, за которой скрывалось нечто большее.
Большинство видели в нем лишь машину, исполнителя приказов короля.
Но я видела другое. Я знала, что за этой маской скрывается целый мир. Просто его язык — это не слова, а действия. Его эмоции — это не улыбки и слезы, а поступки.
Он никогда не говорил, что волнуется за меня. Но он всегда проверял, закрыто ли окно на ночь и укрыта ли я одеялом. Он никогда не спрашивал, голодна ли я, но на столе всегда стояла тарелка с фруктами или овощами. Он никогда на людях не проявлял свою любовь, как это принято у нас. Но его забота о моем комфорте и благополучии говорила громче любых слов.
За эти годы, что мы прожили с ним под одной крышей, я научилась понимать его с полуслова. Я научилась читать между строк его молчания. И в каждом его действии я видела любовь, защиту и ту самую, скрытую от посторонних глаз, нежность. Он был солдатом, и его любовь была его оружием. И это было самое сильное оружие, которое я когда-либо знала. Разве не это то счастье, о котором я так мечтала?
Глава 26
Школа только готовилась принять в своих стенах новый поток учащихся, как ветерок-проказник донес до меня весть о том, что, если не сегодня, так завтра нас посетит король.
Я бы, наверное, отмахнулась от этой вести, списала бы все на разыгравшееся воображение, но следом за шепотом ветра на магический ящик Николь пришло официальное подтверждение, от которого мурашки побежали по коже. Тяжелое, запечатанное королевской печатью, магическое письмо из самой королевской канцелярии. В нем, черным по белому, сообщалось о предстоящем визите его величества. И вот тут уж сомневаться не приходилось: король действительно собирался посетить Шорхат.
Наша жизнь текла тихо и обособленно. Имение, спрятанное от посторонних глаз, стало нашим маленьким миром. Вести с большой земли доходили до нас словно эхо, приглушенные расстоянием и временем. Только сейчас, оторвавшись от привычной рутины, я осознала, насколько сильно мы выпали из реальности.
Оказывается, за все то время, пока я была занята обустройством в своей усадьбе, в мире произошло несколько глобальных изменений. А может это просто я настолько была увлечена перестройкой, что пропустила важные известия, теперь уже не могу сказать с уверенностью, но мир поменялся и не в одночасье.
Вильям Голтерон был человеком, который не терпел инакомыслия. Когда в Юраккеше и Саркоте вспыхнули очаги недовольства, он не стал искать компромиссы. Он обрушил на повстанцев всю свою ярость, действуя безжалостно и эффективно. Голтерон "прошелся огнем и мечом", как говорили потом, лишив жизни многих лидеров мятежных семей.
Но, несмотря на свою жестокость, Голтерон не был лишен стратегического мышления. Он понимал, что уничтожение целых семей — это бессмысленная и контрпродуктивная кровавая расправа. Вместо этого он оставлял в живых наследников, давая им шанс на новую жизнь.
Этот неожиданный акт милосердия, однако, не был продиктован добротой. Голтерон был прагматиком. Он требовал от спасенных семей магическую клятву верности и беспрекословного служения. Таким образом, он не только подавлял восстание, но и создавал сеть преданных ему людей, чья жизнь зависела от его благосклонности. Страх и благодарность — вот два столпа, на которых Голтерон строил свою власть в Юраккеше и Саркоте.
Еще одна новость заставила меня выдохнуть с облегчением. Вильям Голтерон сдержал свое слово. Он выследил и покарал тех, кто висел надо мной, словно дамоклов меч — мятежника Тана Аббаса и его безумного приспешника, Эйфара Гоара. Голтерон лично вздернул их обоих на виселице, а затем, как мне сказали, их тела были расчленены и сожжены.