Я стояла, прикованная к столбу, и наблюдала за разворачивающимся безумием. Неужели он действительно готов был пойти на такой риск ради меня? Ради женщины, которую обвинили в предательстве и захвате чужого тела? Сердце бешено колотилось в груди, смешивая страх и надежду.
Песчаная буря, поднятая воинами, окутала площадь, превращая ее в арену смерти. Крики, звон стали, хрип умирающих — все смешалось в какофонии ужаса. Я видела, как Николь, словно маяк в этом хаосе, пробивается ко мне сквозь толпу, отбиваясь от нападающих с невероятной ловкостью. В его глазах не было страха, только решимость и… любовь.
Он был так близко, всего несколько шагов, когда один из стражников, отчаявшись, бросился на меня с кинжалом. Я зажмурилась, ожидая неизбежного, но удар так и не последовал. Открыв глаза, я увидела, как Николь, словно тень, перехватил руку нападавшего и вырвал кинжал, вонзив его в сердце стражника.
Он стоял передо мной, заслоняя от всего мира, словно живой щит. Его лицо было в пыли и крови, но в глазах горел огонь.
— Я обещал защищать тебя, — прошептал он, — и я сдержу свое слово, чего бы это ни стоило.
Дрожь пронзила меня, словно ледяная игла, пробежав по всей спине. Виски сдавило так, будто кто-то зажал голову в тиски, а кровь стремительно отхлынула, оставляя после себя лишь пустоту и нарастающую слабость. Вокруг творился хаос, но шум толпы, крики, даже ужас происходящего, словно отдалились, превратившись в невнятное бормотание. Свет начал меркнуть, краски поблекли, и мир вокруг стал расплываться, теряя четкость. А потом... все исчезло. Осталась лишь блаженная темнота, мягкая и обволакивающая, словно вуаль, накрывшая мое сознание. В этой темноте не было ни боли, ни страха, лишь успокаивающее забвение.
Сознание вернулось рывком, словно кто-то включил свет в темной комнате. Вместе с ним пришел и звук голоса, низкого и бархатистого:
— Пей, милая. Ну же, выпей немного, любовь моя…
Я почувствовала, как кто-то осторожно приподнимает мою голову. Губы разомкнулись сами собой, и я сделала большой глоток чего-то терпкого, травяного. Сладкий вкус растекся по языку, но еще слаще было ощущать сильные руки Николь, тепло его тела, словно якорь в этом странном, зыбком мире.
Нехотя разлепила глаза. Все вокруг было расплывчатым и неясным. Где это я?
Постепенно зрение прояснялось, и передо мной предстала комната, достойная сказки. Высокий, сводчатый потолок, расписанный фресками с изображением мифических существ и небесных пейзажей, казался бесконечным. Свет, проникающий сквозь огромные арочные окна, задрапированные тяжелым бархатом цвета ночного неба, играл на позолоченных деталях лепнины, украшавшей стены.
Я лежала на огромной кровати под балдахином, сшитым из шелка цвета слоновой кости. Тончайшая вышивка изображала переплетающиеся ветви роз и лилий, создавая ощущение, будто я сплю в цветущем саду. Рядом с кроватью стоял резной столик из темного дерева, на котором мерцала одинокая свеча в серебряном подсвечнике. Ее слабый свет отбрасывал причудливые тени на стены, добавляя комнате таинственности.
Вид его был далек от величественного. Усталость глубокими тенями залегла под глазами, лицо осунулось, словно он не спал несколько суток. Властный подбородок, обычно гордо вздернутый, сейчас бессильно опущен. Он казался сломленным, потерянным в этом огромном, холодном дворце.
Внезапно, его взгляд встретился с моим. В глазах, обычно полных власти и уверенности, плескалось замешательство. Он моргнул, словно пытаясь сфокусироваться, и тихий, хриплый голос, едва различимый в тишине зала, прозвучал вопросом:
— Как вы, тана Надэя?
Как я? Не знаю. Сложно сказать. Вроде бы жива, но чувствую себя... не очень. Магические потоки в теле мечутся, словно выпущенные на волю дикие звери. Кажется, они просто радуются свободе, но это совсем не приятно. А стихии... они словно прошивают меня насквозь, как будто заново знакомятся с моим телом.
— Кажется, нормально, — выдавила из себя хриплым голосом. — Что произошло? Где я?
Не успела я получить ответы на свои вопросы, как память коварно подсунула мне кадры моей несостоявшейся казни… Я чувствовала веревку, грубо врезающуюся в кожу шеи, видела ухмыляющееся лицо палача… Холодный пот прошиб меня, и я задрожала всем телом.
— Тише, любимая, тише! — раздался шепот над головой, а горячие объятия стали крепче.
Из глаз, вопреки желанию, полились слезы. Но это были слезы не горести, а высвобождения.
— О, боги! Вы успели!
Я завозилась, пытаясь сесть, но меня повело.