— С тобой все в порядке? Что говорят врачи? Собственно говоря, ты… Ну, я имею в виду… ребенок появится не слишком поздно…
— Ты полагаешь, я слишком стара? Но что мне делать? Твой отец этого не находит, и, пока Амон будет это допускать, я буду приносить ему детей. На этот раз это будет сын, и у него уже есть имя — Мери-Атум.
Она подошла к маленькому домашнему алтарю, где стояла в локоть высотой раскрашенная и позолоченная деревянная фигура бога Хнума в образе мужчины с головой барана.
— Господин будущей жизни, — обратилась к нему Нефертари, — ты, изваявший на своем гончарном круге богов и людей, ты — живая душа Ра, услышь меня и будь милостив ко мне. Сделай этого ребенка мальчиком, и я наполню твой храм прекрасными вещами! Не отказывай в этой просьбе своей служанке Нефертари.
Мерит уже была готова признаться любимой матери в собственной беременности, однако ее разум победил. Нет! Весь свет должен думать, что это ребенок Сети. Когда Нефертари закончила свою молитву, Мерит сказала:
— Ты, конечно, знаешь, что главный храм Хнума находится на острове Джеб под Суенетом. А когда я думаю о Суенете, мне в голову приходит Пиай. Я вижу его в глубокой яме под каменным блоком. Он с отчаянием стучит по скале молотком, а надсмотрщик стоит над ним и безжалостно подгоняет его плетью. С такими мыслями на сердце я не могу выйти замуж за Сети, ты обязана это понять! Ты должна уговорить фараона, чтобы он установил срок наказания и этим снова дал ему надежду. Ты можешь это! Только ты!
— Мне тоже его очень жаль. В любом случае я попытаюсь, но это не должно выглядеть так, как будто ты ставишь условие. Прими завтра бедного Сети, дай ему свое согласие, я буду уговаривать царя так долго, пока он не сдастся. Доверься мне! Если уж так случилось, мы постараемся выбраться из этого положения с самым небольшим количеством потерь.
С легким стоном она погладила свой огромный живот:
— Он уже очень сильно двигается, маленький Мери-Атум.
Она снова подошла к домашнему алтарю и прошептала в ухо богу Хнуму:
— Мальчика, которого ты создашь на гончарном круге, назовут Мери-Атум в честь бога Атума-Ра, живой душой которого ты являешься, Мери-Атум! Сохрани милостиво это имя в своем сердце.
Мерит поклонилась и тихо вышла из комнаты. Ее мать уже на несколько лет перешагнула тридцатый разлив Нила, и принцесса решила принести богатые дары богине с головой гиппопотама, помощнице при родах. При этом она немного думала и о себе.
Небунеф, верховный жрец Амона, во время беседы напомнил фараону о том, что Тотмесу до сих пор еще не вынесен окончательный приговор.
— Я не хочу клеветать на этого человека, Богоподобный, но есть признаки того, что, будучи помощником жреца Пта, он собрал вокруг себя маленькую группу невежд, которые мечтают о неслыханных вещах и пренебрегают твоими приказами. Доказательств нет, но, когда он идет по храмовому кварталу, многие все еще низко кланяются ему. Почему, собственно говоря? Мне кажется, он вредит миру и согласию, которые благодаря твоей мудрости воцарились между жрецами Амона и тобой.
Небунеф знал, о чем говорит, и охотно отделался бы от этого возмутителя спокойствия.
Фараон слушал, нахмурившись, и в нем загорелся гнев, как всегда, когда он чувствовал сопротивление.
— Тотмеса нужно убрать отсюда! Он будет служить Амону, но на границе с Кушем, посреди пустыни. Как ты знаешь, в Большом храме будут также почитать Амона-Ра наряду с Ра, Харахте и Благим Богом. Он там может быть жрецом, приносящим жертвы и принимающим жалкие дары испуганных жителей Куша. Чтобы напоминать ему в течение всей жизни о том, что воля Богоподобного — верховный закон в Кеми, и чтобы его язык, который я ему милостиво оставляю, был в будущем поосторожнее, его запечатают моим именем.
Небунеф, который втайне облегченно вздохнул, услышав решение царя, точно не знал, что означает поставить подобную печать, и скромно спросил об этом.
— Очень просто, — усмехнулся фараон. — Ты знаешь бронзовые печати для кирпича, на которых оба моих главных имени? Одну из них раскалят и приложат к дерзкому клеветническому языку будущего жреца, приносящего жертву. Каждый раз, когда он захочет произнести мое священное имя неподобающим образом, язык помешает ему это сделать. Очень испытанное средство. Мой отец время от времени его применял.
Хуже всего было просыпаться. К утру, когда сон одолевал его и сны вводили в заблуждение, Пиай на короткие счастливые мгновения снова был свободен, наслаждался объятиями Мерит или находился в других, лучших, обстоятельствах, которые не имели ничего общего с его жалким положением раба в каменоломне.