Окончательно придя в себя, Гутана почувствовала острое жжение на лице и в глазах. Она была так испугана и растеряна, что закричала, пробудив от дремоты дежурившего у ее постели лекаря.
— У меня оспа! — пронзительно визжала Гутана. — Все мое лицо горит, я чувствую везде гнойники! Ну сделайте же хоть что-нибудь!!!
Молодой лекарь попытался успокоить царицу, а когда ему это не удалось, велел позвать Сетнахта. Тот, постанывая и покачивая головой, присел на стул рядом с постелью и направил свои бодрые птичьи глаза на больную:
— Ну, царица Мерит-Анта, как я слышал, лихорадка миновала, и ты чувствуешь себя хорошо?
— Да, да, но здесь, на лице и на шее…
— Это гнойники, царица, они появятся еще на животе и на бедрах. Сехмет отметила тебя, мы не знаем почему, но ты должна просто воспринять это как факт.
Сетнахт наклонился над лицом Гутаны и приказал помощнику:
— На мгновение посвети сюда, я хотел бы получше рассмотреть глаза.
Худая ястребиная голова приблизилась к лицу хеттиянки.
— Открой широко глаза, царица, — приказал он.
Некогда прекрасные бирюзовые глаза стали мутными: оспа, как иногда бывает, коснулась глаз.
— Ты видишь меня, царица?
— Не очень четко, комната затемнена.
«Не-е-ет, — подумал старик с издевкой, — не комната затемнена, а ты вот-вот ослепнешь». А вслух сказал:
— Ты должна набраться терпения, царица, болезнь еще долго не пройдет. Следуй предписаниям врачей, и все будет хорошо.
С громкими стонами, поддерживаемый помощником, старик выбрался из кресла и покинул покои царицы. За дверями спальни он сказал:
— Через три дня начнется нагноение. Все тело будет охвачено им, даже глаза. Если царица выздоровеет, она ослепнет и останется калекой на всю жизнь. Но у меня мало надежды. Она не перенесет эту болезнь. Ты меня хорошо понял?
Молодой лекарь кивнул.
— Каждое слово, достопочтенный. Царица Мерит-Анта не перенесет эту болезнь. Такова воля богини Сехмет.
Сетнахт серьезно кивнул:
— Именно так, мой юный друг.
Возвращаясь спешно в Пер-Рамзес, царь проклинал ограниченность человеческих возможностей. Каждая птица была бы в состоянии покрыть расстояние между обеими столицами за несколько часов, но человек, даже если ему, как фараону, были предоставлены все средства, был прикован к земле и мог передвигаться только по ней или по воде.
По приказу царя корабль плыл и ночью, что было вполне безопасным под безоблачным небом Дельты. За несколько часов до рассвета они прибыли, и Рамзес тотчас велел отнести себя на носилках ко дворцу Мерит-Анта.
Старый Сетнахт уже ждал его. Так как он часто спал днем, ему ничего не стоило бодрствовать ночью, поэтому его круглые птичьи глаза бодро глядели на царя. Сетнахт принадлежал к тем немногим людям, перед которыми Рамзес, который никого и ничего не боялся, ощущал благоговейный трепет. Вокруг верховного жреца была аура магии, и его схожесть с ястребом, священной птицей египетских царей, усиливала это чувство.
— Тебе нельзя прямо сейчас посетить супругу, Богоподобный. Болезнь вступила в свою самую худшую фазу, все ее тело гноится. М-да-а… зрелище это красивым не назовешь.
Рамзес слышал слова, но их содержание до него не дошло.
— Я хочу ее видеть, — настаивал он, и Сетнахт, который другого ответа и не ожидал, сказал громко и отчетливо своим высоким каркающим голосом:
— Тогда слушай, Богоподобный! Во дворце, а тем более в покоях больной тебе нельзя ни к чему прикасаться, и в первую очередь к царице. Чтобы защититься от чумного дыхания Сехмет, я сейчас, если позволишь, наложу повязку на твои рот и нос.
— Хорошо, только поторопись.
Рамзес сел на стул, и Сетнахт наложил ему на рот и нос трехслойную повязку из льна, которую до этого пропитал острыми эссенциями.
— Мои помощники отведут тебя, Богоподобный, а я сейчас удалюсь.
Силы Сетнахта быстро иссякали, и порой казалось, что он вот-вот предстанет перед Озирисом. Его птичьи глаза стали мутными и усталыми, их наполовину прикрывали морщинистые веки; маленькая лысая голова заметно качалась на его длинной, худой ястребиной шее. Слуги посадили его в носилки, а Рамзес пошел за молодыми лекарями.
— А где же остальные? — спросил царь, озираясь в пустынных покоях дворца.
— Закрыты в своих покоях, Богоподобный. На сегодняшний день больны уже пятеро женщин и двое мужчин.
Войдя в комнату больной, где царил полумрак, Рамзес и сквозь повязку почувствовал запах гниения и разложения.
— Пожалуйста, не подходи слишком близко, Богоподобный, — предупредил его лекарь, высоко поднимая масляную лампу.