Маргарет поговорила об этом с Мерси. Та, умная и тихая, тоже заметила что-то неладное и тоже боялась.
Однажды, когда мать пекла на кухне хлеб, Маргарет спросила:
– Мама, когда вернется отец?
– Скоро, дитя мое. Скоро.
– Скоро, – сказала Маргарет, – может оказаться долгим сроком, когда чего-то очень хочется. И коротким, когда чего-то не хочется.
Джейн погладила ее по головке. Маргарет гораздо больше походила на Томаса, чем на нее, гораздо больше походила на него, чем другие дети. При взгляде на свою старшую, ей всякий раз вспоминалось, как вскоре после рождения дочери Томас расхаживал по комнате с ней на руках, успокаивая плачущую малютку, что он умел ее успокаивать, как никто. Вспоминалось, как Томас говорил, что воспитает ее замечательной, благородной женщиной, как не чаял в ней души, как радовался, что родилась дочка, а не сын.
И казалось, Томас обладал предвидением, потому что Маргарет росла именно такой, как ему хотелось. Джейн поражалась ее уму; еще не достигнув пяти лет, девочка стала изучать латынь с греческим и получала от занятий такое удовольствие, как другие дети от игры в волан. Глядя на старшую дочь, Джейн радовалась. Подарив мужу эту умную, серьезную дочку, она его осчастливила.
– Послушай, моя милая, – сказала Джейн, – отца не будет еще несколько недель, и клянусь, он очень скучает по нам. Зато тем больше обрадуешься ему, когда он вернется, потому что сильно соскучишься.
– Больше всего, – сказала Маргарет, – я была бы рада видеть его каждый день.
С этими словами девочка ушла и села за уроки. Ей теперь хотелось поразить отца, когда он приедет.
В конце концов он приехал. Маргарет считала, что должна встретить его первой и, услышав отцовский голос, со всех ног бросилась в большой холл; однако вместе с ней выбежала Мерси.
Они стояли бок о бок, глядя на него.
Он с улыбкой посмотрел в их серьезные личики и поднял обеих на руки. Первой он поцеловал Мерси; но и та и другая знали – это потому, что ему больше всего не терпится поцеловать Маргарет, поскольку она его родная дочь и он никого не может любить так, как ее.
Они сели за большой стол всем домом, и все радовались тому, что он вернулся. Радовались слуги, сидящие за столом вместе с членами семьи; радовались бедные путники, усталые, изможденные, они пришли, так как твердо знали, что в доме Томаса Мора их накормят.
После еды Томас отправился в классную комнату и там приятно удивился успехам дочерей. Даже двухлетняя Сесили начала учиться; и он сказал, что очень этому рад.
– Да, – заявил Томас, – ради удовольствия вернуться к вам стоило уезжать.
Однако несколько дней спустя он повел Маргарет погулять на Гудмен Филдс и усадил рядом с собой на траву; потом сказал ей, что решил покинуть Барку, покинуть Сити и увезти семью во Францию.
– Но… папа, – воскликнула Маргарет, – ты говорил, что любишь Лондон и любой другой город будет для тебя чужим.
– Да, мое дитя. А ты?
– И я его люблю.
– Что бы ты предпочла – жить в чужой стране с отцом или в Англии… в Лондоне… без отца?
– Папа, я лучше буду где угодно с тобой, чем где угодно без тебя.
– Тогда, Маргарет, для тебя это не будет огорчением. «Лучше питаться одной травой там, где есть любовь…», так? И нам придется питаться травой, потому что мы будем бедны.
– Мы будем счастливы, – сказала Маргарет. – Но с какой стати нам уезжать?
– Иногда я думаю, Мег, не слишком ли быстро ты у меня взрослеешь. Просто не терпится увидеть тебя в расцвете. Я хочу, чтобы ты стала моим маленьким товарищем. Хочу обсуждать с тобой все дела. И забыть, что ты ребенок. Хорошо, я скажу, но это будет нашей тайной. Запомнишь?
– Да, папа.
– Ну так слушай. Давно, еще до твоего рождения, до моей женитьбы на твоей матери король обратился в парламент с просьбой о крупной сумме денег. Будучи членом – едва ли не самым младшим – этого парламента, я выступил против желания короля. И отчасти из-за сказанных мною слов король не получил всех денег, на какие рассчитывал.
Маргарет кивнула.
– Когда парламент дает королю деньги, их забирают у народа в виде налогов. Ты не знаешь, что это такое, когда-нибудь объясню. Но их приходится брать у людей… немного у одного… немного у другого… чтобы набрать большую сумму. Повышаются цены на продукты, чтобы часть полученных за них денег досталась королю. Люди заплатили уже много налогов, а король хотел, чтобы они платили еще и еще. Я решил, что нехорошо давать королю столько денег. Решил, что нехорошо обеднять людей еще больше. И сказал об этом.
– Это было нехорошо, папа.
– Моя маленькая Мег, ты понимаешь, почему это было нехорошо, или просто соглашаешься со мной?
– Соглашаюсь с тобой.
– Дочка, не доверяй мне слишком слепо. Я ведь всего-навсего человек. Слушай. Я считал себя правым. Король счел меня – неправым. А короли, как и маленькие девочки… мальчики… даже младенцы, не любят людей, которые не дают им делать то, что хочется. Поэтому… король не любит меня.
– Папа, тебя любят все, – удивленно сказала Маргарет.
– Ты любишь, – произнес он со смехом. – Но все – увы! – не обладают твоей чуткостью. Нет, Мег, король меня не любит. А когда короли не любят кого-то, они стараются причинить этому человеку зло.
Девочка испуганно подскочила, схватила отца за руку и потянула.
– Куда ты меня тащишь, Мег?
– Давай убежим.
– Куда же нам бежать?
– В другую страну, где у нас будет новый король.
– Мег, именно так я и собираюсь поступить. Но бояться тебе нечего и спешить так незачем. Мы должны взять с собой остальных. Потому я и ездил за границу… осмотреться в той стране. Очень скоро ты, я, мама, девочки и кое-кто из слуг уедем отсюда. Как тебе известно, у меня много хороших друзей. В их числе и очень влиятельный джентльмен – винчестерский епископ Фокс. Ты видела его у нас. Он предупредил меня, что король мною недоволен, и сказал, что может помирить меня с ним, если я признаю в парламенте свою ошибку.
– Папа, значит, он помирит тебя с королем?
– Нет, Мег, как я могу сказать, что был неправ, когда считаю себя правым и, доведись, снова поступил бы так же?
– Если епископ Фокс помирит тебя с королем, ты сможешь остаться дома.
– Это правда, Мег. Я люблю Сити. Посмотри на него. Давай подниму тебя. Ни один город в мире не кажется мне таким прекрасным. Вдали от Лондона я часто о нем думаю. И стану тосковать по нему, как по ближайшему другу. Смотри, Мег. Погляди на громадные бастионы нашего Тауэра. Какая мощная крепость! Какие страдания… какие радости… пережиты за этими стенами! Видишь речку? Как спокойно, тихо она течет! Но, Мег, что сказал Сатана Иисусу, когда показал Ему всю красоту мира? То же самое говорит мне внутри негромкий голосок. «Все это может быть твоим, – твердит он. – Всего за несколько слов». Мне нужно только сказать, что король был прав, а я нет. Что он вправе отбирать деньги у подданных, обеднять их и обогащаться сам. Нет, Мег, произнести этих слов я не могу. И они не принесли бы мне покоя. Мой Сити стал бы презирать меня за них; нет, Мег, на это я не пойду. – Томас поцеловал девочку и продолжал: – Забиваю эту маленькую головку такими долгими речами. Ну, Мег, улыбнись. Мы с тобой сможем быть счастливы, где угодно. Знаем тайну этого, правда? В чем она? – Быть вместе, – ответила Маргарет. Томас улыбнулся, кивнул, и они, взявшись за руки, пошли домой дальней дорогой. По Милк-стрит – там стоял дом, где родился Томас; он знал, что Мег любит бывать здесь и представлять отца таким же маленьким, как сама; мимо лавок с домашней птицей и дичью на Поултри, по Сколдинг-элли, где носились рассыльные с птицей, проданной их хозяевами, потому что там ее можно ощипать и опалить; в воздухе стоял запах жженых перьев. Зашли на Большой рынок с лавками, полными мяса и рыбы, с ларьками, где продавались фрукты, цветы, травы, коренья, и пришли домой в Баклерсбери, там приятно пахло специями и мазями. Маргарет казалось, что запахи эти занимают в ее жизни такое же неотъемлемое место, как и дом.
Томас смотрел на все эти места с любовной сосредоточенностью, приглядывался к каждой мелочи, словно хотел вспоминать их, став изгнанником из любимого Сити.