После танца она бросилась к Иоахиму, который отдыхал на одном из матрасов. Обвив рукой его шею, она улыбнулась Полу и поманила его к себе.
— Это английская, нет ли? — спросила она, показав на свою юбку. — Кильт, так вы ее зовете?
Он сказал, что именно так. Юбка была шерстяная, очень короткая. На ногах у нее были клетчатые носки со вшитыми петельками. Коленки оголились. Он представил себе, как она катается на лодке по озеру.
— В Гамбурге мы так любить все, что есть английское, — сказала она.
Эрнст улыбнулся Полу, слегка укоризненно.
— Ты же говорил, что не умеешь танцевать. Теперь я вижу, что умеешь, и придется тебе потанцевать со мной.
Но едва танец начался, как Эрнст понял, что Пол не солгал, сказав, что не умеет танцевать. Они прекратили все попытки и, отойдя в угол комнаты, разговорились.
— Ты находишь, что здесь все совсем не так, как в Англии?
— Совсем не так.
— Предпочитаешь Англию?
— Нет.
— По тому тону, каким ты сказал «совсем», мне показалось, что ты, может быть, на меня сердишься.
— Я что, сказал «совсем» каким-то особым тоном? — Пол готов был влюбиться в каждого из присутствующих только за то, что он — не Эрнст.
— Может быть, ты предпочитаешь, чтобы я ушел и оставил тебя здесь одного?
На его лице отразилось страдание.
Полу вспомнилось, как мило разговаривала с Эрнстом Ирми, как радушно приняли его Иоахим и Вилли.
— Я просто не хочу, чтобы ты трясся надо мной, как старая клуша.
— В некоторых отношениях я предпочитаю вечеринки, на которых бывал в Англии, хотя у таких, как эта, имеются, так сказать, определенные преимущества. — Вид у Эрнста был загадочный.
— Тебе понравился Кембридж?
— Это было самое чудесное время в моей жизни. Ах, Даунинг-Колледж!
Танцы прекратились. В комнате воцарилась тишина. Эрнст прошептал:
— Полагаю, ты считаешь эту компанию довольно странной.
— Мне нравятся твои друзья.
— Я рад, что они тебе нравятся. Я на это надеялся. Нет, я был в этом уверен. Ну конечно, я это знал. Ведь я знал тебя достаточно хорошо, даже во время того завтрака в Оксфорде. И прочел твое стихотворение о твоем друге Марстоне. Ему, кажется, присуща невинность, которая напоминает мне о тебе. «Он грому подобен во гневе, но тих его нрав английский». Так по-английски! А знаешь, я даже рад, что ты сейчас на меня рассердился, поскольку мне сразу вспомнилась эта строчка. На какое-то мгновение я почти представил себе, что ты — Марстон. — Он продолжал своим вкрадчивым голосом: — Сегодняшняя вечеринка представляет для меня особый интерес, потому что многое происходит подспудно. — Потом он спросил:
— Тебе понравилась Ирми?
— По-моему, она очаровательна.
— Очаровательна, — Эрнст рассмеялся. — Я рад, что ты это сказал! Очаровательна — mon juste[3]. Ирми всегда счастлива и беспечна, как бабочка, порхающая с цветка на цветок. А ведь жизнь у нее не из легких. По правде говоря, около года назад она попала в очень большую беду. Она почти родила. Разумеется, это большой-большой секрет.
— Что значит «почти»?
— Ну, ей пришлось лечь в больницу на операцию… Потом все это уладили.
А ведь Полу почудилось было, что он первый молодой мужчина, к которому она прижалась всем телом. Ему казалось, что они никогда не забудут друг друга.
— В ее жизни это было как бы маленькое облачко. Оно развеялось. И теперь она снова счастлива, как прежде.
— Bitt setzt euch![4] — крикнул Иоахим.
Все уселись на пол перед экраном, висевшим над книжными полками на стене — смотреть фильм. Вилли погасил свет и сел рядом с Полом, который уже слегка опьянел от абсента. К мысли об Ирме, делающей аборт, примешивалось воспоминание о том, как они с ней танцевали, вновь ставшее приятным. Пока он сидел в темноте, дожидаясь начала фильма, цвета, звуки, запахи, вкус абсента, обрывки запомнившихся разговоров переплетались с его мыслями, образуя узоры в сознании.
Из тьмы вырвался фильм, ряд новых образов у него в голове. Парни и девушки, зигзагами спускающиеся на лыжах по заснеженному склону. Небо, черное на фоне снега. Достигнув небольшого пригорка внизу, они поднимали палки, дабы придать себе ускорение. Одна девушка посмотрела прямо в объектив. Казалось, она приветствует кого-то из сидящих в комнате Иоахима. Все рассмеялись, раздались аплодисменты и возгласы «Иоахим!» Место действия перенеслось на борт парохода, под жаркое небо. На палубе вычерчивали прямые и изогнутые линии серо-стальные тени. Иоахим, облокотившись на поручень, вглядывался в морскую даль. Лицо его застыло в неподвижности. Он обернулся — дабы посмеяться над сидящими в комнате друзьями, — зажмурившись и сморщившись в солнечном свете. И вот он уже играл в палубный теннис, смеялся и жестикулировал, обращаясь с той палубы к своим друзьям в этой комнате. Пол был его другом. Потом на экране возникла вечеринка, в этой самой квартире, появились танцующие парни и девушки. Одни танцевали там, тогда, другие здесь, сейчас. Камера неторопливо двигалась средь кружащихся и извивающихся фигур, запечатлевая интерьер квартиры, трубчатую мебель, кубические светильники, останавливаясь время от времени на привлекательном личике, обнаженном торсе, бедре, босой ноге. Внезапно все повалились друг на друга на пол, в том числе и некоторые из находившихся сейчас в этой комнате. Скосив сверкающие глаза на источник света, Вилли лежа гладил по голове Ирми, лежавшую рядом с ним, рядом с Полом. Вилли повернулся, обратив к свету лицо, и поцеловал ее в макушку, а потом его заснятые сверху густые вьющиеся волосы заслонили от света ее губы. Все рассмеялись. Пол услышал, как смеется Вилли, лежащий рядом с ним на полу. Рассмеялся и Пол.