— Я тоже отчасти еврей — точнее, наполовину.
— Нет, Эрнст, мы тебе не верим! — воскликнул Вилли, беспричинно расхохотавшись. — Я еще никогда не встречал такого английского англичанина, как ты!
— Вообще-то, сдается мне, все немножко евреи, — рассмеялся Иоахим. — В Бразилии у меня есть двоюродная бабушка, тоже еврейка.
— Ах, Иоахим, ты никогда мне об этом не говорил! — воскликнул Вилли, рассмеявшись грубее, чем обычно. Теперь уже смеялись все, очень грубо — все трое, грубее, чем обычно.
— Мне жаль Эрнста, — сказал Пол.
— Тебе жаль Эрнста! — отозвался, взглянув на Пола, Иоахим. — Но почему? Он ведь достаточно умен, чтобы о себе позаботиться.
Пол знал, что, говоря о своей жалости к Эрнсту, он кривит душой.
— Мне тоже жаль его, Иоахим, — сказал Вилли. — Он умен, это правда, но при всем своем уме он, похоже, не способен быть счастливым.
— Он умен, у него есть деньги, друзья, Ханни, у него есть всё! Чего ему еще желать? — то ли негодующе, то ли весело воскликнул Иоахим и прыгнул в воду.
Штокманы ежедневно устраивали пятичасовые чаепития (дань модным в Гамбурге английским традициям), поэтому Пол сказал Иоахиму и Вилли «Auf Wiedersehen» и отправился на поиски Эрнста. Нашелся тот быстро. К тому времени Пол уже легко узнавал его белую кожу, никогда, казалось, не темневшую на солнце, гладкую, как воск с проросшими на нем мельчайшими проволочками черных волос. Как бы в тон этим черным волосикам Эрнст надел черные плавки. Другие жесткие черные волосы покрывали ноги от бедер и почти до самых лодыжек. Приняв самую свою характерную позу, он упирался рукой в бок, едва касаясь земли вытянутым носком правой ноги и подчеркивая тем самым, как крепко держится он на одной левой. Он смотрел на парнишку с ярко-розовым румянцем на щеках, ясными голубыми глазами и слабым телом, лишенным той механически жесткой, грубоватой мускульной силы, что была свойственна Эрнсту. Эрнст пытался вызвать парнишку на разговор, задавая ему праздные, бесхитростные вопросы, коими, казалось, покрывал его розовое тело, точно легкими поцелуями. В тот момент, когда Пол приближался, Эрнст, приняв некие слова парнишки всерьез, давал ему по этому поводу глубокомысленный совет.
Завидев Пола, он жизнерадостно воскликнул:
— А, привет! Хорошо, что ты пришел! — Потом, повернувшись к мальчику и удостоив его мимолетной улыбки, сказал: — Das ist mein englischer Freund[8]. Comprenez?[9] — Он не преминул ввернуть французское словечко. Затем, взглянув на часы: — Вот те раз! Я и не представлял себе, что уже так поздно. Нам надо немедленно идти, иначе мы опоздаем к чаю.
Он повернулся к парнишке.
— Also, auf Wiedersehen. Bis übermorgen[10]. He забудь, послезавтра.
Эрнст с Полом направились на трамвайную остановку.
— Какой славный мальчик! — сказал Эрнст. — Такой frisch[11] и простодушный. Я предпочитаю простодушную молодежь. Именно с такого типа людьми я и предпочитаю встречаться. С первого взгляда чувствуется, что он человек честный, прямой… Однако, расскажи, как ты провел день. Ты же впервые был с Вилли и Иоахимом один, не правда ли? Как ты с ними ладил?
— Отлично.
— Чудесно. Расскажи. Вилли тебе все еще нравится, правда? Интересно, он тебе нравится не меньше, чем тогда, когда ты с ним познакомился?
— Менять свое мнение о нем у меня нет причин.
— Я не это имел в виду. Просто я подумал, что поначалу ты его любил как-то особенно, а теперь, возможно, испытываешь другие чувства. Только и всего.
Сочтя разговор чересчур натянутым, Пол не ответил. А Эрнст не настаивал. В тот день ничто не могло омрачить его приподнятого настроения. После того, как Пол вошел в трамвай, Эрнст дождался, когда вагон тронется, а потом ловко вскочил в него на ходу, пружинисто оттолкнувшись от тротуара.
Запись в дневнике Пола:
Теперь я понимаю, что здесь, в Гамбурге, я более осознанно счастлив, чем когда бы то ни было прежде, поскольку некая потребность, которую я всегда ощущал, удовлетворена в отношениях между Иоахимом и Вилли. У меня такое чувство, что здесь, в Германии, началась новая жизнь. Я точно не знаю, в чем состоит сия новизна, но, возможно, ключ к ее пониманию — в этих молодых немцах, по-новому относящихся к телу. Хотя я никогда не придерживался пуританских взглядов, признаюсь, что до сей поры, кем бы я перед самим собой ни притворялся, я всегда считал свое тело грешным, а собственную физическую сущность — чем-то постыдным, превозмогаемым лишь с помощью искупительных душевных достоинств. Ныне же я начинаю чувствовать, что вскоре, возможно, буду считать свое тело источником наслаждения. Вместо того чтобы мешать мне добиваться приятных взаимоотношений с людьми, оно может сделаться средством для достижения подобных взаимоотношений. Быть может, в конце концов я сумею стать полноценным человеком, а не только таким, который чрезмерно выпячивает и развивает идеалистическую сторону своей натуры, потому что не способен примириться с собственной материальной сущностью. Однако я до сих пор сомневаюсь в возможности достижения этой цели, поскольку осознаю, что обречен на поиски идеала. И все же осознание того, какой характер носит дружба Иоахима и Вилли, приободряет. Примечание: в сущности, Вилли — пустое место. Иоахим — вот кто творец и Вилли, и всех их взаимоотношений.