Вернувшись в тот вечер в пансион «Альстер», он обнаружил, что на его имя пришло письмо. Заказное и срочное, оно было от Уильяма Брэдшоу. На обороте очень мелким, ясным, разборчивым почерком Уильяма были указаны его фамилия и адрес в Берлине, куда Брэдшоу переехал жить. Взглянув на эту надпись, на несколько почтовых марок на лицевой стороне конверта и на регистрационный номер со штемпелем, Пол представил себе, как Уильям протягивает конверт в окошко берлинской почтовой конторы и, как бы он наверняка выразился, просит служащего «не церемониться и задать письму хорошую взбучку». Уильям писал:
Роман мой подвигается медленно. А пока что я зарабатываю деньги тем, что с потрохами продаюсь киноиндустрии. Не удивляйся, если вскоре после того, как ты получишь это письмо, мы с Отто нагрянем к тебе без дополнительного предупреждения. Из-за работы над фильмом, который я снимаю вместе с Георгом Фишлем, я не могу связывать себя каким-либо определенным сроком. Все здесь происходит тогда, когда происходит, без предварительного объявления. Фишлю я еще не говорил, но я намерен написать донельзя тошнотворную сцену, которая будет сниматься в Гамбурге. Отто хочет ехать со мной, поскольку когда-то, еще до рождения Отто, его отец был лоцманом в Кюксхавене. Как только засияет луч надежды, мы почти наверняка совершим бросок на север. Отто переживает очень интересный период возвращения к своим корням.
Пол знал, что Отто — это «Карл» из повести Брэдшоу о Берлине. От этого письма у Пола возникло радостное ощущение принадлежности к семье, к которой не имели отношения ни его семья, ни семья Уильяма. Кровными узами и истинным смыслом их дружбы было писательство. Каждый писал в своих особых обстоятельствах, в своей особой жизни, и все же каждый был частью единого содружества литераторов, общего для всех. Он радовался их успехам, и хотя впадал в уныние, если подвергались враждебной критике его собственные произведения, когда он читал нападки на их труды или на всех вместе как «группировку», он чувствовал, что критики — тупицы, а светлые души его друзей сражаются с силами тьмы.
Непосредственным результатом прочтения письма от Уильяма Брэдшоу явилось то, что Полу пришло в голову имя человека, о котором он не вспоминал с того трехлетней давности вечера, когда они с Иоахимом, Вилли и Эрнстом до глубокой ночи пробыли в Санкт-Паули. Имя это было «Лотар» и принадлежало оно парню, который в конце вечера проехал с ними часть пути от Фрайхайта до станции, расположенной близ резиденции Штокманов. В Lokal «Три звезды» Лотар рассказывал Полу о том, что он работает в увеселительном пассаже, где есть кинетоскоп с порнографическими лентами. Он приглашал Пола их посмотреть. Полу страшно захотелось повидать самого Лотара, чье лицо он запомнил очень отчетливо. Сунув письмо Уильяма между страниц своего Дневника, он надел свое замечательное пальто, выбежал на улицу и добежал до самого Санкт-Паули.
Вечером, под непрекращающимся дождем, когда на тротуарах и капотах автомобилей замелькали отблески света желтых, красных и синих фонарей и ярко засияли зеркальные витрины с объявлениями и фотографиями, бесцеремонно зазывающими посетителей. Полу почудилось, будто руки его лежат на рычагах машины, производящей счастье. Отыскать увеселительный пассаж оказалось нетрудно. Он тянулся вдоль улицы Фрайхайт, занимая довольно значительную ее часть. Миновав сверкающий огнями, шумный вход, Пол почти тотчас же увидел Лотара, чьи руки лежали на рычагах силомерной машины. Лотар сразу, как только он вошел, узнал его и, крепко пожав ему руку, воскликнул:
— Ach, du, Paul, der Englander![28]
Лотар отошел и продолжил обучать обращению с силомером лысого посетителя с выпирающей грудной клеткой и поднявшейся дыбом шерстью его вязаного, в ярко-красную полоску, жакета. Отвернувшись от своего клиента и неотрывно глядя на Пола, Лотар схватился за рукоятки по краям механизма и принялся дергать и сжимать их, при этом лицо его напряглось так же, как и руки. За три года его лицо сделалось более скуластым и квадратным, как у высеченной из камня головы римлянина, которой вставили глаза из какого-то другого минерала — оникса или хрусталя. Ведя упорную борьбу с силомером и все сильнее напрягая лицо, руки и тело, Лотар продолжал смотреть на Пола так, что его страдальческую гримасу невозможно было отличить от лучезарной улыбки. Над силомером, на диске, начала вращаться стрелка: 20–30–40–50-60–70–80–90, — а потом, изменив вдруг направление вращения, она вернулась к нулю. Лотар шумно выдохнул и с громким криком отпрыгнул от машины, позволив посетителю в полосатом жакете испытывать свою силу.