Тюремный срок был несоразмерен с преступлением — я ведь просто сказал речь, — но мне повезло: в «Реджина Чели» никто меня особо не мучил. Меня оберегал Франческо, уже планировавший следующие ходы. Когда немцы в отместку за теракт казнили более двухсот наших сокамерников в Ардеатинских пещерах[21] меня не включили в списки, составленные начальником полиции Пьетро Карузо. Хотя у Карузо вовсе не было причин щадить меня, даже наоборот. Но позже мне сказали, что кто-то как-то набрал на него компромат, и Карузо понимал, где надо оказать любезность, чтобы документы не обнародовали. Сидя в камере, в четырех стенах, я часто вспоминал Бидзаро. Я парил орлом над дальними дорогами. По какой стране он бродит, ища, где спрятаться, и не находя надежного укрытия? Жизнь подтвердила его правоту. После немецкого вторжения условия в лагерях ужесточились. Ризьера-ди-Сан-Сабба, или Шталаг 333, в Триесте ничем не уступал худшим лагерям Польши. Уничтожение проводилось с использованием выхлопных газов автобусов. Я работал на этих ребят. Я попустительствовал злу. И если потом меня ценили больше, чем тех, кто скулил и оправдывался, то как раз потому, что я не скулил и не оправдывался вообще ни в чем.
За те три года, которые я провел тюрьме, меня несколько раз посещал Панкрацио Пфайффер. Немецкий священник, сальваторианец, прозванный в народе Римским ангелом. У Пфайффера был ершик седых волос и такие же круглые очки, как у Пачелли и Франческо, — они как будто покупали их в одном магазине. Он просто разговаривал со мной, но его голос потом согревал меня целую неделю. Уходя, он каждый раз уносил часть моей вины, пока однажды, проснувшись, я не заметил, что чувство вины исчезло. Остался еще осадок, небольшой осадок на дне стакана, но он больше не застилал мои сны кроваво-красным заревом. Панкрацио добился освобождения нескольких заключенных и спас в те годы много евреев. Пия XII позже обвинили в том, что он недостаточно открыто вставал на защиту евреев, слишком берег нейтралитет Ватикана, но я жил среди этих драм, недалеко от Святого Престола, и утверждаю, что Пачелли действовал активно, но за кулисами, спасая как можно больше жертв. Немногие папы поселили бы еврейских беженцев в собственной спальне в Кастель-Гандольфо. Но сам Пачелли никогда об этом не говорил.
Виола не навестила меня ни разу. Я был благодарен ей за это. Теперь я понял, почему она не пускала меня к себе, когда лежала в больнице. И про те годы я больше ничего не скажу, потому что все тюрьмы одинаковы и их узники тоже — они виновны в одном и том же преступлении: в том, что поверили в несуществующий мир и разозлились, когда поняли, что его нет.
«Пьету» Виталиани перевезли в Сакру во втором полугодии 1951 года, точная дата не известна. Сакру выбрали из соображений изолированности и малого количества посетителей. «С тех пор многое изменилось», — размышляет падре Винченцо. Ее упаковали в три оболочки: наружный металлический контейнер и два деревянных ящика. Несмотря на скандал, а может быть, даже благодаря ему произведение обладало огромной ценностью: это одна из немногих статуй Мимо Виталиани, которая уцелела при его почти сверхъестественной способности наживать неприятности.
Транспортировка изделий из мрамора опасна тем, что скрытые микротрещины при ударе могут разрушить статую. В то время произведения искусства путешествовали мало. И когда их перевозили, нередко случались повреждения. Чтобы найти наилучший способ защиты «Пьеты», было заказано исследование, и американская компания «Куперз» представила прототип материала под названием «пенополистирол». Результаты этого исследования будут повторно использованы для транспортировки другой «Пьеты», работы Микеланджело Буонарроти, которую в 1964 году повезут на Всемирную выставку в Нью-Йорке.
Однажды в 1951 году дверь подземного хода закрылась за творением Виталиани, и на этом его история заканчивается. Последовавшее было лишь серией мер безопасности, которые по ходу распространения слухов о ее присутствии становились все строже. После истории с Ласло Тотом была установлена современная система сигнализации.
Падре Винченцо складывает последние документы, убирает их обратно в сейф и запирает его. Шестерни вращаются бесшумно, управляя цилиндрами и штифтами. Старинный шкаф опять похож на старинный шкаф. Винченцо снова водружает ключ на шею и чуть вздрагивает, обернувшись к окну. Он не заметил, как стемнело. В кабинете стоит ледяная стужа. Когда он просит установить нормальную систему отопления, вечно ссылаются на нехватку средств, и он приходит в раздражение. Вера, конечно, греет, но всему есть предел.
21
Казнь немецкими властями 335 итальянцев, в том числе партизан, после устроенного участниками итальянского Сопротивления взрыва на улице Розелло, где погибло 33 полицейских.