— Значит, пришел, — сказал он наконец, не оборачиваясь. — Карлик, который не карлик.
— Вы меня помните? Мы виделись год назад!
— Год назад? Да мы встречались и после. Ты же проболтал со мной целый вечер месяц назад, в притоне на берегу Арно, где пел тот высоченный парень. Не вспоминаешь?
— Нет.
— Еще бы. Ты столько в себя влил…
Волоча за собой чемодан и сильно смирив гонор, я тоже сунул голову в таз и поморщился. Все болело.
— А хорошо тебя уделали, надо же. Неужели скульптура может довести до такого? Или женщина?
— Обе сразу, — ответил я, подумав.
— Если пришел, значит, ищешь работу?
— Если дадите. Но не хочу участвовать в вашем унизительном шоу.
— Надо же. А что же вы нашли в нем унизительного, сударь мой?
— Что смеются над… над этим, — сказал я, указывая на нас.
— Ага, но главное — смеяться над собой первым, и тогда над тобой точно не посмеется никто другой, или он будет выглядеть полным идиотом.
— Философия пьяницы.
Он рассмеялся. У него на лице лежали отметины вековых обид и притеснений, жары и стужи, да и не слишком праведной жизни, хотя ему было лет пятьдесят. А вот смеялся он молодо и свежо, как будто смех прорывался из какого-то невидимого неиссякаемого источника радости.
— Кто бы говорил! Ты же выдыхаешь чистый спирт! Я прямо боюсь закурить. Взлетим на воздух.
— Ладно, есть у вас работа или нет? Буду делать что угодно.
— «Как низко пал ты, гордый дух»… Вечером будешь работать в спектакле «Сотворение мира», в сцене битвы людей с динозаврами, а днем убирать, и вообще будешь на подхвате. Взамен будешь спать в конюшне, получать кормежку и восемьдесят лир в месяц плюс чаевые, если народ оценит. По рукам?
Я пожал ему руку. Он взял меня двумя пальцами за подбородок и повернул лицом к солнцу, которое наконец-то осветило стену соседней скупки металлолома. Правый глаз уже затягивался, на зубах ощущался какой-то вязкий железный привкус.
— Сара все тебе уладит в лучшем виде, — сказал Бидзаро, указывая на второй вагончик. — Только подожди, пока проснется. А то будет сердитая.
Так я попал в цирк Бидзаро. О чем, по счастью, не удалось проведать никому из тех, кто впоследствии мной интересовался или хотел мне навредить. Бидзаро, если верить его словам, обосновался со своим цирком во Флоренции после многих лет странствий по свету. Он утверждал, что участвовал в европейских турах шоу «Buffalo Bill’s Wild West Show» и хорошо знал самого Уильяма Коди[16]. Объездил всю Европу, давал тайные представления во время войны, развлекал и принцев, и простой люд. Я так и не понял, где он говорил правду и где блефовал. Однако мне пришлось убедиться, что он свободно говорил на шести или семи языках и был гениальным акробатом. Номер, в котором он жонглировал кинжалами, предварительно обмакнув их в кураре прямо на глазах у публики (на самом деле в мешанину из чая и толченого угля, что ничуть не умаляет мастерства жонглера), сходилась посмотреть масса народу. Чаще всего вечерами на одних скамейках, плечом к плечу, теснились отбросы общества и постояльцы соседнего «Бальони», бесприютные бродяги и представители высшего общества.
Бизнес-схема цирка Бидзаро была туманной. Труппы как таковой не существовало, просто кучка неприкаянных личностей, которых Бидзаро нанимал на выходе из вокзала. Они надевали костюм динозавра и на вечер — или на сотню вечеров — становились участниками шоу «Сотворение мира», которое рвалась увидеть вся Италия (судя по листовкам, которые мы раздавали у входа) и где бог создавал сначала динозавров, потом людей и смотрел, как они друг с другом дерутся. Виола пришла бы в ужас, и это как раз меня подстегнуло сказать «да»: пусть злится, и ничего, что она не узнает! И я взялся за роль первобытного человека, преследуемого неуклюжим диплодоком. Иногда по вечерам у грозного ящера отваливался зад, потому что актер, игравший спину, мог и напиться. Такие сюрпризы были изюминкой шоу, и люди знали, на что шли. Изредка, по непонятной причине, представление перерастало в драку.
16
Уильям Фредерик Коди по прозвищу Буффало Билл (1846–1917) — американский военный, предприниматель, антрепренер и шоумен.