Билл замедлил бег — не потому что устал, а просто поскольку ему хотелось насладиться мгновением. Посмотрев налево, он увидел, как ослепительно-желтые осины, рассеянные среди сосен, перехватили и многократно усилили свет поднявшегося солнца. Билл перевел взгляд направо, на противоположную сторону шоссе, где раскинулась лужайка, но там что-то было по-другому, что-то было не так. До него не сразу дошло, в чем дело, но он тотчас же заметил, что на лужайке появился какой-то новый элемент, совершенно чуждый, которому здесь было не место.
Вывеска изменилась.
Точно. Вот в чем дело. Билл остановился, учащенно дыша. Потрепанную вывеску, объявлявшую: «“БЕЙЛЕСС”! ОТКРЫТИЕ ЧЕРЕЗ ШЕСТЬ МЕСЯЦЕВ!», которая простояла здесь по меньшей мере десять лет, сменила новая — белоснежный белый прямоугольник с черными буквами, прочно закрепленный на двух столбах, вкопанных глубоко в землю.
ОТКРЫВАЕТСЯ «ХРАНИЛИЩЕ»
ФЕВРАЛЬ
Какое-то мгновение Билл стоял, уставившись на вывеску. Еще вчера ее здесь не было, и что-то в холодной четкости шрифта и безапелляционном утверждении послания вызвало у него смутное беспокойство — хотя он и сам не смог бы объяснить почему. Билл понимал, что это глупо; он был не из тех, кто полагается на предчувствия, интуицию и прочее, однако вывеска его встревожила. Он предположил, что это просто реакция на саму мысль о том, что на лужайке, которую он считал своим местом, будет построено что-то — все равно что. Конечно, здесь должна была быть построена бакалейная лавочка Бейлесса, однако работы так и не начались, и вывеска стояла на лужайке так долго, что полностью потеряла свой смысл. Она стала частью ландшафта, еще одной живописной придорожной достопримечательностью, такой же, как развалившийся сарай чуть дальше или заброшенная заправка Блейки на шоссе к западу от города, сдавшаяся под натиском разросшегося кустарника.
Билл огляделся по сторонам, пытаясь представить себе большое новое здание, посреди лужайки трава закатана под автостоянку, — и вызвать в воображении подобную картину оказалось до боли просто. Вместо искрящихся капелек росы на траве он по утрам, совершая пробежку, будет видеть черное полотно асфальта и белые полосы разметки. Вероятно, массивный бетонный параллелепипед заслонит собой холмы и далекие скалы. Конечно, сами горы не изменятся, но они составляли лишь малую часть красоты этого места. Именно идеальное сочетание всех составляющих делало эту полоску земли такой неповторимой.
Билл снова посмотрел на вывеску. Позади нее, между столбами, он разглядел мертвого оленя. До этого он его не замечал, но переместившиеся облака и поднявшееся солнце изменили освещение, и теперь стала отчетливо видна бурая туша, раздутый живот, неподвижная голова, торчащая из травы. Судя по всему, животное умерло совсем недавно. Вероятно, этой ночью.
Не было ни мух, ни признаков разложения, ни ран. Смерть пришла чисто, и почему-то это показалось Биллу более зловещим, чем если бы оленя застрелили, если бы его сбила машина или растерзала стая волков.
Часто ли дикие животные умирают своей смертью рядом с вывеской, извещающей о предстоящем строительстве?
Билл назвал бы все скверной приметой, если бы верил в приметы, но он в них не верил. Он устыдился того, что подумал о такой глупости, мысленно представил существование некой связи между этими двумя событиями и, сделав глубокий вдох, возобновил бег, направившись вниз по шоссе к Акрс, устремив взгляд на виднеющиеся на горизонте горы.
Однако тревога в душе осталась.
2
Когда Билл возвратился домой, Джинни уже встала и готовила завтрак.
Саманта мирно поглощала кукурузные хлопья со сливками перед телевизором, но Джинни и Шеннон были заняты жарким спором. Шеннон настаивала на том, что не должна завтракать, если не хочет, что она уже достаточно взрослая и сама может решать, голодна ли. Джинни читала ей лекцию по поводу булимии и анорексии[1].
Обе бросились к Биллу, как только тот вошел в дом.
— Пап! — воскликнула Шеннон. — Скажи маме, что я вовсе не должна плотно завтракать каждый божий день. Вчера вечером мы хорошо поужинали, и мне сейчас нисколько не хочется есть.
— И скажи Шеннон, — добавила Джинни, — что если она не перестанет как одержимая следить за своим весом, то все кончится проблемами с желудком.
Билл поднял руки.
— Я остаюсь в стороне. Разбирайтесь сами. А я иду в душ.
— Папа!
— Ты всегда предпочитаешь трусливо смыться, — заметила Джинни.