Когда Рейн уже подумывал, сколько еще сможет выдерживать эту гонку, они остановились и притаились в глубокой тени, отбрасываемой порталом одного из соборов.
— Подождем тут! — тяжело дыша, прошептал Хью в неожиданно наступившей тишине (на какое-то время им удалось ускользнуть от погони). — Твой красноволосый оруженосец должен скоро появиться здесь с фургоном. Арианна сказала, что он парень надежный и не подведет. Лучше бы так оно и было.
Рейн едва слышал его: кровь так и ревела у него в ушах, грохот сердца болезненно отдавался в горле. Он был поражен, даже испуган тем, как сильно изнурили его два месяца, проведенных в темнице Тауэра. Ему хотелось знать, приедет ли с Талиазином Арианна, но он удержался от вопроса.
Хью, который частенько читал его мысли, вдруг сказал:
— Арианна будет ждать нас на старой заброшенной мельнице, что по дороге в Честер.
«Нас».
Горькая, мучительная ревность возникла мгновенно. Как выпитая чаша яда, она заставила Рейна задохнуться и стиснуть кулаки. Тьма, застлавшая глаза, была чернее той, что окружала его и Хью. Он зажмурился, попытался дышать глубоко и размеренно... и увидел лицо жены. В ее взгляде были гордость и дерзкий вызов. И еще в нем светилась любовь. Любовь к нему. Рейн сознавал, что Арианна не могла испытать наслаждение в объятиях Хью, но она позволила опозорить, унизить себя, вывалять в грязи. Она сделала это ради него, Рейна.
Он медленно открыл глаза и посмотрел на брата. Хью так и не узнал, что в этот момент он был настолько близок к смерти, что едва не увидел врата чистилища, распахивающиеся перед ним.
— Господи, у меня, наверное, лопнет сердце! — ничего не подозревая, воскликнул он и прижал руку к груди. — Неужели я вхожу в преклонный возраст?
— Ты всегда был неженкой и рохлей, младший брат, — резко заметил Рейн, невесело улыбнувшись.
— А ты всегда был неблагодарным ублюдком! На тот случай, если ты не заметил: я только что спас твою толстокожую шею от виселицы. И не только шею, но и другие части тела.
— За это ты впадешь в немилость у Генриха.
— Да, он здорово разозлится, но и только. Придется ему проглотить то, что случилось, и переварить это. Английским монархам Честеры всегда были нужны намного больше, чем они нам. Ага, вот и фургон!
Раздался приближающийся стук железных колес по камню мостовой. Фургон вырулил из-за угла собора и остановился перед порталом. Из темноты донесся брюзгливый голос Талиазина:
— Неужели нельзя было сделать такую простую вещь, как побег из Тауэра, чтобы при этом не поднять на ноги весь Лондон? Да хранит меня богиня, но я не...
— Именем короля, ни с места!
В переулок, где они скрывались, выскочила пара лучников. Один из них держал в руке факел, осветивший каменную кладку церковной стены и шлем Талиазина. Начищенное золото отразило свет ослепительным бликом, и Рейн на мгновение перестал видеть вообще. Зато он услышал свист стрелы и почти сразу же — крик Хью, который повалился прямо на него.
Рейн едва устоял под тяжестью бесчувственного тела. Его ослабевшее зрение никак не могло справиться с внезапной слепотой, но он каким-то образом ухитрился запихнуть Хью в фургон, определив на ощупь, что тот нагружен неплотно уложенным камышом. Талиазин хлестнул лошадь, и фургон рывком устремился вперед. Рейн бросился следом, ухватился за бортик и подтянулся, перевалившись внутрь, под полог.
Пока фургон на сумасшедшей скрости несся по темным и, пустынным улицам Лондона, Рейн осторожно ощупывал тело брата, пытаясь определить, куда же тот ранен. Он чувствовал клейкую влагу на одежде Хью, но не находил стрелы. И лишь когда повозка ненадолго оказалась на более широкой улице и лунный свет проник внутрь через прореху в пологе, Рейн обнаружил ее. Древко стрелы обломилось, наконечник глубоко застрял в левой ягодице.
Складывалось впечатление, что фургон движется вперед без цели и направления, что Талиазин попросту направляет его в первую попавшуюся улицу или переулок, лишь бы тот был потемнее и поизвилистее. В какой-то момент они сделали резкий поворот и проехали под полуразрушенной каменной аркой. За ней оказались развалины давным-давно уничтоженной пожаром бойни.
Помещение было заброшено, но продолжало вонять когда-то пролитой кровью и потрохами, догнивающими где-то в недрах подвала. Кровля была совершенно уничтожена огнем, и ее заменяло темное беззвездное небо. По сторонам сломанными ребрами торчали обугленные балки перекрытий.
— Здесь мы немного передохнем, милорд, — сказал Рейну Талиазин. — Надеюсь, погоня уйдет в сторону.
— Эй, — простонал очнувшийся Хью, хватая Рейна за руку, — на чем это я лежу?
— Это камыш, — сказал Рейн. — Надо же, а воняет коровьим навозом, — проворчал Хью, неровно дыша. — Ладно-ладно, я пошутил, он пахнет летом. Летом и летним лугом. Он пахнет, как в те дни, когда я подглядывал... подглядывал за тобой и Сибил... — Он ненадолго умолк, борясь с болью. — Господи Боже, какая-нелепица! Неужели мне суждено умереть от стрелы, предназначавшейся тебе, старший брат?
— Да перестань, Хью! — прикрикнул Рейн, почти улыбнувшись. — Еще никто не умирал от раны в заднице.
— То есть стрела торчит у меня в... хм... — Хью помолчал и добавил: — Как это, однако, неловко!
Рейн приложил усилие, чтобы подавить смех, но безуспешно.
— Сочувствую, — выдавил он.
— Он сочувствует, скажите, пожалуйста! — возмутился Хью, которому явно было не до смеха. — Какой ты вежливый, благородный... ненавижу тебя! Я всю жизнь тебя ненавидел!
— Это неправда.
Издалека донеслись приглушенные крики и топот ног, но скоро все снова стихло.
— Господи, больно-то как! — застонал Хью. — Такая боль, будто я и правда умираю.