Рори потряс головой – уж не повредился ли он умом, – но от запахов и звуков она закружилась. Тогда Рори, чуть шатаясь, уселся на ближайший стул и мог бы поклясться, что кто-то невидимый, уже сидевший на нем, недовольно заворчал. Репа выпала из ослабевших рук Рори. Голубой огонек выскочил и принялся носиться туда-сюда. Четырехлапый воробей вспорхнул и устроился на краю глиняного кувшина с высоким узким горлышком.
На плечо Рори легла почти невесомая ладонь.
– Да ты сядь, сядь, дорогой. Сейчас пройдет. – В сказаниях ведьму всегда представляли старухой, но голос, который услышал Рори, принадлежал юной деве.
Домик ещё расплывался перед глазами, зато его хозяйку Рори сумел разглядеть как следует. Над ним согнулась девица явно не из этих краёв. Все местные были дородными, вихрастыми, с мозолями на загорелых крепких руках. А ведьма… Тонкая, как молодая березка, с длинными шелковыми волосами цвета дёгтя, она рассматривала гостя со смешинками в чёрных глазах. Рори открыл было рот, чтобы удивиться – не ровен час он ошибся, забрёл не туда, но ведьма приложила палец к губам, приказав молчать.
– Я такая, какой ты хочешь меня видеть. Но не болтай попусту. Ты задашь мне три вопроса, и я тебе три. Ты ответишь мне, но и сам себе.
Рори кивнул. Ведьма подобрала репу и протянула кружку, из которой поднимался пар.
– Выпей. Тебе станет лучше, – сказала она, и Рори отчего-то послушался.
Питьё оказалось на вкус как отборный эль – такой Рори пробовал только на ярмарке, – но было горячим, хоть и не обжигало вовсе. Когда эль упал в желудок, Рори тотчас вспомнил, как оказался в этой переделке: и странный туман, и попойку с приятелями, и нарушенный гейс.
– Где я?
Ведьма улыбнулась.
– На изнанке сущего. Всяк смотрит, но не всяк узрит. – Она обвела дом рукой. – В такие дни, как этот, наделённые особой силой, полотно сущего истончается, и тайное становится явным.
На лице Рори в пляшущих отблесках огня отразились все сомнения. Он замер с открытым ртом, медленно осмотрелся – таверна была всё той же, – поднял к глазам свои руки, словно они могли измениться, еще раз взглянул на ведьму.
– Я умер?
– Ни то, ни сё. Тебе решать.
Вдруг Рори осенило.
– Что будет, если… – он поморщился, вспоминая слова клурикона. – Не зашить полотно?
Ведьма тяжело вздохнула, но всё же ответила:
– Те души, что ты видел в лесу, не смогут обрести покой, вернуться туда, где должно быть душам – в междумирье, – хоть и не все они стремятся. Привычный мир поглотит туман, пожрав всё человеческое, что только сможет. Миры сольются, и вскоре исчезнут вовсе.
– А… – начал Рори, но ведьма снова его прервала.
– Три вопроса ты мне, три я тебе. Таков уговор.
Ведьма тряхнула волосами, отчего по комнате поплыл аромат нагретых солнцем вересковых пустошей. Рори зажмурился, вспоминая гуляния до ночи в Ламмас. Ему вовсе не хотелось прощаться с этим прекрасным миром.
– Что вьётся в веках, сплетаясь узорами, соединяя сердца и души? – задала свой первый вопрос ведьма.
Рори сразу подумал об узорах, которые вышивала старая Нэн, воспитавшая его после кончины матери. Они украшали передники и рубахи, а в давние времена тела и щиты славных воинов.
– Судьба! – догадался Рори. – Нить судьбы!
– Верно, – улыбнулась ведьма, и на ее ладони появился клубок. Она подала конец красной нитки Рори: – Держи.
Стоило ему ухватить нить, как пальцы обожгло ледяным огнём. Нить оборвалась сама, безо всяких усилий, протянувшись ровно на столько, на сколько положено.
– Спрячь у сердца, – подсказала ведьма, и Рори убрал нить в нагрудный карман, когда-то расшитый Нэн. – Что другим достать хочется, но колется, а у тебя всегда при себе?
– Удача! – Рори хлопнул в ладоши – на этот раз ему не пришлось долго думать.
– Верно, – ответила ведьма и подмигнула сидящему на кувшине воробью. Тот резво сорвался с места, подлетел к Рори и вырвал волос с его головы.
Рори даже пикнуть не успел, как проворный воробей уронил волос на ладонь ведьмы. Она повертела его так и сяк: волос блеснул охрой, обернувшись золотой иглой. Ведьма протянула ее Рори.