— Птаххетеп? — я снова показал на знаки.
Мальчик закрыл лицо руками и разрыдался. Стефания вывела меня из комнаты.
— Что ты делаешь? — в ее голосе прозвучало недовольство.
— Стефи… Если я прав, то надо будет всю историю Додинастического Египта заново переписывать!
— Успеешь… — вздохнула она. — Но больше не травмируй его. Хорошо?
— Как скажешь, — я открыл дверь, чтобы уйти.
— Джон, — она улыбнулась на прощание. — Приезжай почаще!
Но «почаще приезжать» не получилось: Захия завалил подготовкой к международной конференции, да так, что порой добирался до дома за полночь или ночевал в хранилище на диване. В моем ведении было обеспечение наглядно-демонстрационного ряда, в том числе оформление выставки из запасников музея в отдельном помещении и руководство наведением порядка во всем здании.
Я делал ревизию экспонатов в центральном зале, когда кто-то окликнул меня по имени. Резко обернулся на знакомый голос. В нескольких шагах стояла Стефания и держала за руку Сахемхета. Боже! Как он чудесно выглядел! Темные, но не черные, волосы так и остались убранными в локон юности, но теперь пряди переплетались с нитями бирюзы и искусственного жемчуга. Все драгоценности были на своих местах как тогда, когда мы вскрыли пелены, только бедра обернуты длинным куском ткани, закрепленным узорчатым поясом. Большие темно-янтарные глаза очерчивала аккуратная черная подводка, делавшая их выразительными на слегка загорелом лице. Только впалые щеки и неестественная худоба напоминали о перенесенным им сорока вековом сне, как тяжелой болезни. Меня удивило, насколько этот древний египтянин отличается от мальчишек, бегающих по улочкам Западной Саккары. Он был европейцем… Да, европейцем с несильным загаром.
— Спасибо тебе, Джон, — улыбнулась Аджари. — После твоего визита он захотел увидеть эти огромные храмы и тексты на их стенах, а еще папирусы…
— С удовольствием стану его личным экскурсоводом.
— Прекрасно. Я отлучусь ненадолго — Захия хотел моей консультации.
— Идем, Сахемхет, — протянул мальчику руку.
Он взял меня за пальцы, улыбнулся уголками губ. Мы направились в зал, где стояли стелы Рамсеса Второго. «Принц» сосредоточенно читал иероглифы. Вдруг египтянин звонко рассмеялся, привлекая внимание группы иностранцев.
— Эт инихемт! Онти инихемт! — сквозь смех произнес он.
Нас окружили туристы, с интересом разглядывали мальчика и наперебой пытались узнать причину его смеха.
— Инихемт? — переспросил я.
— Инихемт, — уверенно ответил он и, видя мою растерянность с переводом, без тени смущения пошарил по моим карманам, извлекая ручку и записную книжку.
Сахемхет нарисовал перо Маат и зачеркнул его. Следующим символом был рот с высунутым очень длинным языком.
— Он хочет сказать, что автор текста на стеле был льстецом и безбожным вруном, — пояснил я окружающим.
— Рамсес Второй? — возмутился турист. — Да это величайший фараон на земле! Только такой человек мог построить храмы в Луксоре и Карнаке! — он схватил мальчика за руку и потащил к стенду с фотографиями. — Это сделал он!
В ответ Сахемхет рассмеялся и жестом показал на свои глаза, потом на фотографии.
— Каждый их видел, — со злостью произнес иностранец, — как и пирамиды.
— Только вот он — больше сорока веков назад, — шепотом ответил я мужчине, — и не вижу причины ему не верить.
Турист нахмурился, покрутил пальцем у виска и вернулся к группе.
— Пойдем… — позвав принца за собой, я помахал рукой в сторону другого зала. — Сутут…
— Ней… Сайат эт… — исправил он бесчеловечно хромавший мой классический древнеегипетский.