Хавасс, пораженный такой мальчишеской наглостью, позаботился о том, чтобы как можно быстрее вышвырнуть нас из страны без проволочек в виде таможенного досмотра, за что я мысленно поблагодарил его и пожелал долгих лет жизни. В лондонском аэропорту мы тоже только формально прошли досмотр, ибо всех торопил разнервничавшийся до истерики доктор Винтер и поставивший на уши известные только ему ведомства.
Оставив в квартире багаж и Сахемхета, я направился в музей на оценку экспонатов. Только увидев размер коллекции, занимавшей в ящиках целых три помещения на цокольном этаже, понял, почему меня так срочно вызвали в Лондон. Работы было на несколько месяцев, а выставка планировалась через пять недель. Из своей практики знал, что первые дни — подготовительные — самые тяжелые. Выяснилась одна пренеприятная деталь: коллекционер очень небрежно относился к документации на артефакты (что было не редкостью для людей, внезапно разбогатевших в молодости и увлекшихся собиранием старинных вещей) и большая часть бумаг находилась в плачевном состоянии. Пришлось дополнительно просить помощи у отдела реставрации по восстановлению документов, поднапрячь технический отдел с проверкой актов покупки через аукционы и у частных лиц. К вечеру только экскурсоводы не были загружены мной. Распланировав деятельность каждого работника в музее на ближайший месяц, уставший, наконец-то покинул стены музея.
Я шел домой по пустеющим улицам Лондона, вдыхал влажный, пропитанный бензином и табачным дымом воздух и по-детски радовался возвращению на родину. Когда затемно переступил порог квартиры, меня ждали разложенные по шкафам пакеты с папирусами, разобранные вещи, вымытый пол, накрытый стол с бутербродами и остывшим, но вкусным чаем.
— Прости, Джон, — со смущением произнес юноша, — я тут немного похозяйничал в твоем доме. Ты не обидишься?
— Конечно, нет! Ты ходил по магазинам? Как? Это же Лондон, а не Каир… — моему изумлению не было предела.
— Ты, наверное, забыл, что я свободно говорю не только на древнеегипетском, арабском, но и на английском. Пишу и читаю неважно, но с разговором проблем нет. Вы со Стефанией научили. Последние три сотни египетских фунтов, которые забрал с собой из дома, обменял на английские. На скромный ужин хватило.
— Молодец! — похвалил его. — Уверен, тебе здесь понравится. Завтра пойдем музей. Мне без твоей помощи там не справиться. Захочешь, попрошу доктора Винтера взять на работу.
— Спасибо. А теперь ужинать и спать.
— А изучение трудов Птаххетепа? Представляешь, утром проснемся знаменитыми на весь ученый свет! — решил немного подшутить над Сахемхетом, чтобы создать более домашнюю обстановку.
— Успеем… — зевнул юноша, не оценив моего юмора. — Днем больше, днем меньше… Они ведь у нас. В свободное время начнем их консервацию, а потом и изучение. А слава с научным миром подождут…
Глава 7
Сахемхету очень понравился музей, да и сам город, вот только его раздражали непривычные частые моросящие дожди и туман. Первый снегопад поверг египтянина в легкий шок.
— Сахемхет! — позвал его и распахнул настежь окно. — Ты раньше видел такое?
— Что это?
В темно-янтарных глазах было удивление вперемешку с любопытством. В своих видео рассказывал о таком явлении, только очень давно, ему было лет одиннадцать тогда. Он успел позабыть…
— Снег, — ответил я. — Зимой в Лондоне может идти снег, а не только дождь. Пойдем, прогуляемся до парка. Сейчас там будет очень красиво: зажгутся старинные фонари — в снегопад это фантастическое зрелище!
Мы вышли на улицу. Юноша остановился и, забыв обо всем, протянул руки навстречу медленно летящим хлопьям. Они касались его горячих ладоней и сворачивались в капли воды. Тогда Сахемхет поймал снежинки на рукав и принялся рассматривать их, что-то бормоча на родном языке. Такой чистый, неподдельный восторг читался на его лице. Молодой человек переводил взгляд с одежды, покрываемой снегом, на небо и обратно, неподвижно стоял, словно снежинки были живыми, и он боялся прервать их безмятежный полет своим неосторожным движением. В тот до парка день мы так и не дошли.
Первая зима в английской столице стала испытанием для нас обоих. По привычке Аджари одевался легко и постоянно замерзал на улице. Я потратил столько времени, чтобы приучить упрямого юношу надевать в холодную погоду свитер и зимнее пальто, а не легкий тренч или пардессю. Со смокингом и музейной униформой было чуть проще — дресс-код существовал всегда, и соблюдение его было частью этикета, что для современного англичанина, что для древнего египтянина.